Эти записи сделаны в разное время и относятся к разным полосам жизни – учебе в школе и МГУ на заре оттепели, семиотическому энтузиазму 60-х – 70-х годов, эмигрантскому опыту 80-х и постсоветским контактам 90-х. Я старался отобрать то, что представляет не только личный интерес.
Все описанное, как говорится, правда, – за исключением, может быть, некоторых автопортретных штрихов. Даже в журналистике требование документальности распространяется только на сообщаемые “факты”, оставляя репортеру некоторую свободу в обращении с собственной личностью как еще одним повествовательным приемом. На моей совести и литературное оформление эпизодов – кроме, разумеется, тех намертво запомнившихся словечек, ради которых по большей части предпринимается рассказ. Что касается расположения виньеток, так сказать, нейтрально -хронологического, то и оно невольно несет груз традиционных смыслов, пусть достаточно стертых.
Иными словами, все это пишется не с последней прямотой, а в известном жанре, задающем сложный баланс откровенностей и умолчаний, непосредственных впечатлений и ретроспективных оценок, констатаций фактов и фигур речи. В принятии вериг этого жанра есть своя сермяжная правда. Авторский имидж служит не только формальным приемом, но и той кариатидой, которая подпирает, в конечном счете, все здание, сама же держится мышечным усилием реального автора. Этого достаточно. Последняя прямота, если таковая вообще бывает (подумать, у Мандельштама она почему-то ассоциируется с противопоставлением шерри-брэнди как бредней не менее сомнительным Мэри и коктейлям), пока откладывается.
А.К.Жолковский