«ГРИВЕННИК СЕРЕБРЯНЫЙ В КАРМАНЕ»[1]
[С]лишком часто мы упускаем из виду, что поэт возводит явление в десятизначную степень, и скромная внешность произведения искусства нередко обманывает нас относительно чудовищно-уплотненной реальности, которой оно обладает. Эта реальность в поэзии — слово как таковое.
Осип Мандельштам,«Утро акмеизма»
Речь пойдет о 4-й строке II строфы мандельштамовского стихотворения «Еще далёко мне до патриарха…» (май-сентябрь1931; впервые опубл. 1961, на родине 1966):
Когда подумаешь, чем связан с миром,
То сам себе не веришь: ерунда!
Полночный ключик от чужой квартиры,
Да гривенник серебряный в кармане,
Да целлулоид фильмы воровской.
Строфа у всех на слуху, и некоторые ее интригующие реалии (ключик от чужой квартиры и целлулоид фильмы воровской) убедительно прокомментированы[2] и поставлены в связь с общей темой стихотворения – амбивалентным приятием советской действительности в лице Москвы как своего рода «иллюзионистск[ого] представлени[я] всего мира».[3] Меньше, насколько могу судить, повезло серебряному гривеннику, который, по-видимому, считается самоочевидной деталью и вполне прозрачным словесным оборотом и потому не требует особых комментариев. Однако в свете общих представлений о поэтическом слове и специфически мандельштамовского взгляда на природу Логоса к этой строчке имеет смысл присмотреться внимательнее.
Ее простой — выражаясь языком Мандельштама, «сознательный»[4] — смысл ясен: небольшого достоинства монетка обещает поэту скромные, но дорогие ему блага, обеспечивающие хрупкую, но драгоценную символическую связь с миром в духе тоски по мировой культуре. Не пускаясь в систематический анализ трактовки Мандельштамом денег вообще и старых и новых монет в частности,[5] зададимся более целенаправленным вопросом: какие именно услуги с каким именно семантическим ореолом могли подразумеваться в качестве доступных за гривенник?
Гривенник, 1923
1. Покупательная способность гривенника (ок. 1931)
Баня. Судя по знаменитому зощенковскому рассказу, на эту сумму можно было с грехом пополам помыться:
«Конечно, читатель может полюбопытствовать: какая, дескать, это баня? Где она? Адрес? Какая баня? Обыкновенная. Которая в гривенник» («Баня», 1925).
Трамвай. Гривенник в 20-е — 30-е годы могла стоить и поездка на трамвае,[6] ср.:
«Сел Тимофей Васильевич в трамвай, вынул гривенник, хотел подать кондуктору, только глядит — что такое? Личность кондуктора будто очень знакомая. Посмотрел Тимофей Васильевич — да! Так и есть –Серёга Власов собственной персоной в трамвайных кондукторах. Тимофей Васильевич повертел гривенник в руке и сунул его в карман» (Зощенко, «Не надо иметь родственников», 1924; по ходу сюжета выясняется, что плата зависит от количества остановок).
«- Ты что же полуночничаешь? Где шатался? – Я вышел погулять… Потом сел не на тот трамвай. Потом у меня не было гривенника, я шел, да и немного заблудился. – Ой, ты без гривенника на трамваях никогда не ездил? — проворчал дядя» (Гайдар, «Судьба барабанщика»; 1938).
«… этот странный кот подошел к подножке моторного вагона “А”, стоящего на остановке, нагло отсадил взвизгнувшую женщину, уцепился за поручень и даже сделал попытку всучить кондукторше гривенник через открытое по случаю духоты окно <…>.
При первом же окрике кондукторши он прекратил наступление, снялся с подножки и сел на остановке, потирая гривенником усы. Но лишь кондукторша рванула веревку и трамвай тронулся, кот поступил как всякий, кого изгоняют из трамвая, но которому все-таки ехать-то надо. Пропустив мимо себя все три вагона, кот вскочил на заднюю дугу последнего, лапой вцепился в какую-то кишку, выходящую из стенки, и укатил, сэкономив, таким образом, гривенник» (Булгаков, «Мастер и Маргарита», 1940/1967).
Трамвай был любимым мотивом Мандельштама; появляется он и в «Еще далёко..»: Люблю разъезды скворчащих трамваев. А сочетание трамвая с гривенником есть у него в детском стихотворении «Мальчик в трамвае» (1926; опубл. 1971, на родине 1984):
Однажды утром сел в трамвай Первоступенник-мальчик. Он хорошо умел считать До десяти и дальше. И вынул настоящий Он гривенник блестящий.// Кондукторши, кондуктора, Профессора и доктора Решают все задачу, Как мальчику дать сдачу.// А мальчик сам, А мальчик всем Сказал, что десять минус семь Всегда выходит три.// И все сказали: повтори! Трамвай поехал дальше, А в нем поехал мальчик. (таким образом, в 1926 г. поездка стоит всего 7 копеек).
Кино. За гривенник можно было сходить в кино, ср.:
«<…М>ассы, которые платят за кинематографические штучки, — <…> многодесятимиллионная масса тех же текстильщиков, вузовцев, которые платят по гривеннику, и создаются миллионы» (Маяковский, выступление на диспуте «Пути и политика Совкино» 15 октября 1927 года; Полн. собр. соч. , т. 12, с. 358).
«11-я — Галановская — школа запомнилась <…> кинотеатром “Октябрь” (до 1939 года – “Яналиф”): сбежав с урока, можно было всего за гривенник посетить киносеанс. Из-за одних только “Волочаевских дней” [1937 – А. Ж.] несколько раз прогуливал уроки — очень уж нравилось, как за последним вагоном с уезжавшими японцами волочилась привязанная метла» (А. Черкашин, «Детство сибиряка», журнал «Уфа»,№3 (76) март 2008; http://www.journal-ufa.ru/index.php?id=608&num=76 ).
Однако, как можно понять из одного стихотворения Симонова, цена билета могла быть и вдвое выше:
Но в детстве можно всё на свете, И за двугривенный в кино Я мог, как могут только дети, Из зала прыгнуть в полотно («Тринадцать лет. Кино в Рязани…», 1941).
Тринадцать Симонову (1915-1979), было в 1928-м. Возможно, впрочем, что он несколько архаизировал свое детство, — двугривенный кино могло стоить до революции, ср.:
«Чтобы она меня выдрала? Никогда еще не драла. В чулан один раз заперла, а потом весь следующий день пирожками кормила и двугривенный на кино дала. Хорошо бы эдак почаще!» (Гайдар, «Школа», 1930, гл. 1; действие начинается в Арзамасе во время Первой мировой войны).[7]
Кроме того, разброс цен мог объясняться географией (Москва – Уфа — Рязань), а, главное, социальным положением зрителя, ср.:
«Самая нужная в городе была — профсоюзная книжка; в лавках было две очереди — профкнижников и не имеющих их; лодки на Волге на прокат были для профкнижников — гривенник, для иных прочих — сорок копеек в час; билеты в кино для иных — двадцать пять, сорок и шестьдесят копеек, профкнижникам — пять, десять и пятнадцать» (Пильняк, «Красное дерево», 1929).
Играли роль и другие параметры: тариф на детские и утренние сеансы, на плохие места и в более скромных сельских клубах был всего 10 копеек, а на вечерние сеансы в хороших городских кинотеатрах – 20 коп. и выше.
Так или иначе, кино, периодически появляющееся в стихах Мандельштама (и до, и после 1931 г.), фигурирует в непосредственно следующей строке «Еще далёко…»; не исключено, что мотивировкой ассоциации послужила стоимость билета.
И общественная баня, и, тем более, трамвай и кино могут восприниматься в качестве средств связи с миром, ср., например, концовку мандельштамовского стихотворения 1924 г., своего рода прототипа «Еще далёко…»:
После бани, после оперы, — все равно, куда ни шло, — Бестолковое, последнее трамвайное тепло! («Вы, с квадратными окошками, невысокие дома…»).
Телефон. Еще органичнее эта роль для телефона-автомата,
Телефон-автомат 1930-х годов (современная реплика)
http://www.livejournal.ru/themes/id/7228
который в 30-е годы тоже приводился в действие гривенником.[8] Ср.:
«Филюрин носил в карманах множество мелких железных кружочков, которые опускал в автоматы, вместо гривенников» (Ильф и Петров, «Светлая личность», 1928).
Вы встречали — По городу ходит прохожий, Вероятно, приезжий, на нас непохожий? То вблизи он появится, то в отдаленье, То в кафе, то в почтовом мелькнёт отделенье. Опускает он гривенник в щель автомата, Крутит пальцем он шаткий кружок циферблата (Л. Мартынов, «Замечали..?», 1935).
«Равнодушный продавец бросал сдачу на мокрую жесть прилавка. Тубачевский выбрал гривенник и спросил, где автомат. Он нашел автомат в маленьком коридоре, который соединял уборную с кухней и вонял той и другой. Пьяные голоса доносились из общего зала, и он несколько раз ошибся, думая, что это отвечает станция. Мужской голос ответил наконец» (Каверин, «Исполнение желаний», 1936; гл. 4 – действие происходит в 1928 г.).
Я простую монету – гривенник никелевыйПодымаю с белесых камней. Я за этот гривенник,до дыры не протертый чуть, Отдам коль не жизнь, так треть ее… Черные вороны клюются в грудь – Первая, вторая, третья. Автомат зарычал, как тигр простуженный, А сердце стучит в микрофона щёлки. Телефон привык монетами ужинать, Рыгает в ухо, плюет и щелкает. Сквозь треск и рычанье тебя услышу я, Как ты упрямо говоришь «нет», – Далекоза домами, за ржавыми крышами, В лицо, в глаза прокричала мне! (А. Дьяконов, «Телефон», 1936, — юношеское стихотворение погибшего молодым младшего брата И.М. Дьяконова).[9]
В «Еще далёко…» телефон, подобно трамваю,[10] называется и впрямую, правда, это не автомат, а домашний телефон:
Я, как щенок, кидаюсь к телефону На каждый истерический звонок: В нем слышно польское: “Дзенькуе, пани”, Иногородний ласковый упрек Иль неисполненное обещанье.[11]
2. Гривенник как мифологема
Вводя в текст гривенник, Мандельштам не изменяет своему пристрастию к литературности — обычаю работать с образами, уже получившими словесную обкатку и несущими определенный набор культурных коннотаций. Беглый просмотр по интернету позволяет установить изрядное число эмблематических употреблений этого слова, в том числе в заглавиях, и относительную устойчивость значений гривенника как своего рода мифологемы.
Мобильность. Гривенник начал чеканиться с 1701 г., в поэзию проник по крайней мере к началу 1830-х гг., в частности в качестве стандартной таксы за транспортные услуги.[12] Ср.:
Он перевозчика зовет — И перевозчик беззаботный Его за гривенник охотно Чрез волны страшные везет (Пушкин, «Медный всадник», 1833/1837).
«Подколесин <…> (Становится на окно и <…> соскакивает на улицу <…> Ох! однако ж высоко! Эй, извозчик!
Голос извозчика. Подавать, что ли?
Голос Подколесина. На Канавку, возле Семеновского мосту.
Голос извозчика. Да гривенник, без лишнего.
Голос Подколесина. Давай! пошел! (Слышен стук отъезжающих дрожек)» (Гоголь, «Женитьба», 1833-1835/1842).
Жадность. В качестве литературного заглавия гривенник был зафиксирован не позднее 1860 г.
Сюжет рассказа «Гривенник. Неправдоподобное событие» Л.А. Мея[13] состоит в том, что его герой, «маленький человек», находит на улице гривенник, надеется, что тот принесет ему счастье, отказывается его отдать, подарить или потратить, и жадность в конце концов приводит его к гибели.
Эта тема губительности гривенника как малой, но тем не менее значащей суммы, становящейся роковым воплощением жадности, в дальнейшем была подхвачена Зощенко, ср. его рассказ «Верная примета» (1924):
На именины жена хозяина «крендель этакий огромный спекла <…> Гривенник серебряный в нем запечен. Кому <…> гривенник достанется, тот и есть самый счастливый человек на свете». Один из гостей съедает кусок за куском, «хозяин даже резать не поспевает. Съел он одиннадцать кусков, на двенадцатом – стоп!
– Угу, говорит, тут, кажется, гривенник <…>
Сунул <…> палец в рот – вытащить хотел, да от радости <…> вдохнул внутрь и поперхнулся. И проглотил гривенник <…>
Попил водички, пришел в себя и тоже смеяться начал.
– Хотя, говорит, я и проглотил гривенник, но все-таки счастье ко мне обернулось. Попрет мне теперь в жизни.
Но Петровичу не поперло. К вечеру он заболел и через два дня помер в страшных мучениях».
Собственно, на неспособности расстаться с гривенником построен и уже упоминавшийся рассказ «Не надо иметь родственников»:
Тимофей Васильевич несколько раз вынимает гривенник из кармана, но каждый раз кладет обратно, считая невозможным платить родному племяннику, который в конце концов вынужден ссадить его с трамвая (то есть покончить с ним и как с пассажиром, и как с родственником).
Подачка, нищенство. Интенсивно отрицательную трактовку гривенника находим в рассказах Горького, у которого этот мотив был столь навязчивым, что он с интервалом в 20 лет дважды разработал его более или менее сходным образом.
Юный герой-босяк встречает на опушке леса женщину необычайной красоты, смотрит на нее с восхищением, а она, проходя, подает ему гривенник («Гривенник. Эпизод из жизни одного романтика», 1896).[14]
Юный подмастерье встречает в кругу своих вульгарных хозяев и их жен их замужнюю родственницу, восхищается ею, полагает ее чистым созданием, выражает ей свои романтические чувства, мечтает на Пасху похристосоваться – поцеловаться — с ней, она же равнодушно одаряет его гривенником, и он сразу разлюбляет ее («Гривенник», 1916).[15]
Здесь выдача гривенника представлена в черном свете: своей низменной материальностью он принижает полет чувств героя. Горький использует и насыщает отрицательным зарядом важную составляющую символики гривенника — его социальную роль как типовой милостыни, подачки, чаевых. Так, на чай просят гривенник у героя рассказа Мея. Ср. еще:
«В тот день она как-то счастливо встала; на картах ей вышло четыре валета: исполнение желаний (она всегда гадала по утрам), — и чай ей показался особенно вкусным, за что горничная получила на словах похвалу и деньгами гривенник» (Тургенев, «Муму», 1854).
«Он приставал к кому попало, и те, кто нравом помягче, давали ему двугривенные и гривенники, которые он тотчас же неукоснительно пропивал» ( Лесков, «Загон», 1893).
«Впоследствии прислуга показывала, что приходил он в гостиницу поздно и как будто под хмельком, но всегда аккуратно давал швейцару, отворявшему двери, гривенник на чай» (Куприн, «Штабс-капитан Рыбников», 1905).
Нет, нет! Не пойду навеки! За то, что какая-то мразь Бросает солдату-калеке Пятак или гривенник в грязь (Есенин, «Анна Снегина», 1925; время действия, по-видимому, середина 1917 г.).
«Дети в Хитровке были в цене: их сдавали с грудного возраста в аренду, чуть не с аукциона, нищим <…> Ребенок <…> стонал от холода, голода и постоянных болей в желудке, вызывая участие у прохожих к “бедной матери несчастного сироты” <…> На последней неделе великого поста грудной ребенок “покрикастее” ходил по четвертаку в день, а трехлеток – по гривеннику. Пятилетки бегали сами и приносили тятькам, мамкам, дяденькам и тетенькам “на пропой души” гривенник, а то и пятиалтынный» (Гиляровский, «Москва и москвичи», 1926, глава «Хитровка»; возможно, отсюда сюжет зощенковской «Няни», 1929, где, однако, размеры милостыни не уточняются).
«Очень часто человек, получая сверток, давал целый гривенник “на конку”. Ух, как жутко и весело было идти по такому поручению!» (Катаев, «Белеет парус одинокий», 1936, гл. 30; жизнь описывается дореволюционная, поручения – подпольные; отметим «транспортную» мотивировку чаевых).
«Иосиф Карлович полез в подкладку своего ужасного пиджака, порылся и подал Гаврику гривенник:
– Прошу вас, возьмите это себе на конфеты. К сожалению, больше ничего не могу вам предложить <…>
Гаврик серьезно и просто взял гривенник, поблагодарил и вышел на улицу» (там же, гл. 34).
Реалистическое изображение подобной практики Горький и скрестил с любовной коллизией, рассказав ее от лица получающего подачку бедняка-романтика.[16] Отчасти сходный сюжет был в дальнейшем подхвачен одним из литературных питомцев Горького, но решен в более амбивалентном ключе.
Нищие молодые супруги просят еды и ночлега у немца-колониста; тот отказывает, советуя работать, и узнав, что они актеры, предлагает им спеть.
«Я пропел.
– О-о… карашо… — сказал немец. Достал кошелек, порылся в нем и протянул мне новенький блестящий гривенник.
Я повернулся и пошел. Гривенник со звоном покатился по ступенькам. Жена догнала меня уже на тракте. Поравнялась и показала на ладони новенький гривенник.
– Брось! — сказал я.
– Нет, зачем же? Ничто так не украшает жизнь, как воспоминания. Это, кажется, немецкая поговорка…» (Вс. Иванов, «Гривенник. Рассказ»; дата написания неясна; время действия – около 1917 г.). [17]
Достоинства. Отмеченные выше негативные составляющие мифологемы «гривенник»[18] для Мандельштама скорее нерелевантны, — если не считать некоторых их позитивных. Среди последних:
1) самый факт, что гривенник – это малая, однако не пренебрежимо малая монетка, самая скромная из серебряных, но превосходящая своим достоинством все медные;[19]
2) то, что это маленький, физически и коммерчески, предмет, способный, однако, оказаться мощным экзистенциальным фактором (ведущим к смерти, любовной драме и т. п.), чем, в частности, объясняется его жанровая пригодность в качестве сюжетного стержня и эмблематического названия рассказов;[20]
3) что это типичная подачка бедняку/нищему, с каковым Мандельштам мог охотно идентифицироваться в 30-е годы, — ср. в «Еще далёко…» строчку У всех ларьков облизываю губы, а также тот контекст «чужого» и «воровского», в котором появляется занимающая нас предположительно «нищенская» строка;[21] и, наконец,
4) что обычно осуждаемое придерживание гривенника могло осмысляться поэтом и позитивно – как наслаждение пусть скромными, но тем обостреннее лелеемыми нерастраченными возможностями.
Сохранность. То, что гривенник описывается как находящийся у лирического героя в кармане, напоминает о характерном мандельштамовском предпочтении, отдаваемом возможности, иной раз иллюзорной, перед реальным действием. Ср., например, стихотворение «”Мороженно!” Солнце. Воздушный бисквит…» (1914), где вожделенный выбор мальчишкой так и не делается (И боги не ведают, что он возьмет…).
Подобные предпочтения опираются на известный архетипический мотив неистраченности/ неразменности денег, воплощающий амбивалентную тему финансового могущества нищего героя.
Сюжет с сохранностью денег (иногда волшебной) разр абатывался Лесковым — в рождественском рассказе «Неразменный рубль», 1883,[22] а также Марком Твеном — в «TheOneMillionPoundNote» (1893; рус. перев. «Банковский билет в 1 000 000 фунтов стерлингов»). По ходу сюжета бедняк, располагающий огромной суммой, которую он по условию не имеет права тратить, получает прозвище «Миллион в кармане» (“vest-pocketmillion-pounder”).
Твеновская неразменность миллиона комически обыграна Зощенко в рассказе «В трамвае» (1936), где пассажир пытается увильнуть от оплаты проезда, предъявляя «крупную купюру» (три червонца), с которой у кондуктора нет сдачи, но в конце концов вынужден заплатить ( кстати, не гривенник, а 15 копеек – ввиду то ли произошедшего к 1936 г. подорожания билетов, то ли большей дальности поездки).
Амбивалентная, но прочная связь гривенника с карманом опирается на фразеологическую ассоциацию от противного — «отрицательную» идиому без гроша в кармане и аналогичные литературные контексты, ср.:
О деньги, деньги! для чего Вы не всегда в моем кармане?» (Языков, «Элегия», 1823).
В руках была палка предлинная, Котомка пустая на ней, На плечах шубенка овчинная, В кармане пятнадцать грошей. Ни денег, ни званья, ни племени, Мал ростом и с виду смешон, Да сорок лет минуло времени — В кармане моем миллион! (Некрасов, «Секрет. Опыт современной баллады», 1851).
Идти пешком (из Лондона в Сахару Не возят даром молодых людей, — В моем кармане — хоть кататься шару, И я живу в кредит уж много дней) (Вл. Соловьев: «Три свидания», 1898).
На полках хлеб и пирожки, В витринах шубки и игрушки, А я сжимаю кулаки, И нет в кармане ни полушки (Лебедев-Кумач, «Лишние рты. Монолог зарубежной работницы», 1934).
Кругосветность. Особенно близка мандельштамовской установке на связь с миромбыла, конечно, транспортная ветвь коннотаций гривенника, но уже не в ее «малокаботажном» городском варианте, а в глобальном, обращенном к всемирным горизонтам, — как в программном финале «Адмиралтейства» (1914): И вот разорваны трех измерений узы И открываются всемирные моря. Ср. выше «Три свидания» Соловьева, где пустой карман тем не менее ведет из Лондона в Сахару, а также показательный текст Аркадия Гайдара (1904-1941):
«Довез меня пароход до Сочи, а оттуда я прямо на станцию к кассиру <…> Вывалил <…> ему на подоконник всю наличность <…>
– Будьте настолько любезны, докуда этой суммы хватит, дотуда и дайте <…>
– Ежели сюда добавить гривенник, то как раз без плацкарты до Баку <…>
Загудел паровоз, зашипел, и я <…> поехал в жестком вагоне <… И> в голову пришла мне замечательная идея <…>: а что, если забыть про свою литературную профессию и попробовать прожить до конца лета просто так? Как же я в любом рассказе могу описать путешествия вокруг света с гривенником в кармане, и все как по линеечке выйдет, то есть доберется человек до цели не померши и даже с интересными приключениями?» («Пути-дороги», 1926).[23]
Рассказа Гайдара Мандельштам мог не заметить, но девиз «вокруг света с гривенником в кармане» должен был быть смолоду знаком и ему. В 1908 г., в 4-м номере журнала «Природа и люди. Иллюстрированный журнал науки, искусства и литературы» появился, в переводе с французского, роман Анри Шабрийя (Chabrillat, 1842-1893) и Поля д’Ивуа (D’Ivoi; 1856-1915)[24] «Вокруг света с гривенником в кармане» (1894), — очевидное подражание «Вокруг света за восемьдесят дней» Жюля Верна (1872).[25] Французский оригинал, вышедший в 1894 г., назывался: «Les cinq sous de Lavarède», то есть в буквальном переводе «Пять су [= пятаков] Лавареда».[26]
Титульный лист книги: Les cinq sous de Lavarède. Par H. Chabrillat & Paul d’Ivoi. Ouvrage illustré
par Lucien Métivet et accompagné d’une carte. Paris, Librairie Furne,1894
(http://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k5489234f.r=lavarede.langFR )
и обложка факсимильного переиздания швейцарским издателем Michel Slatkine, 1982
Герою романа, 35-летнему журналисту Арману Лавареду, по завещанию богача-кузена отходит многомиллионное состояние, но с условием, что за один год он сумеет объехать вокруг света всего лишь с пятью су в кармане,[27] в русском переводе – с гривенником: «Лаваред должен отправиться из Парижа с гривенником в кармане, как вечный жид. И, подобно ему, с этими деньгами объехать вокруг света» (гл. 1, «Духовное завещание кузена Ришара»; см. изд. 2008, с. 9). [28]
Лаваред справляется с бесконечными трудностями и кознями двух все время возникающих на его пути противников, да еще и завоевывает любовь прекрасной англичанки. Дважды ему приходится пустить свои пять монеток в ход.
Первый раз — чтобы, не расставаясь с ними, обратить их в целый доллар путем ловкого уличного трюка: «Потом он вынул из кошелька медные монеты, составлявшие весь его багаж, и разложил их извилистой линией на платке <…> Опыт кончен; вы видите, с помощью гривенника я добыл себе доллар!» (гл. 11, «Фриско»; с. 117-118); приобретенный доллар тратит не он. Второй раз – в порядке единственной разрешенной по условию траты – на посылку нотариусу доказательств, что больше он ничего не тратил: «Я имею право истратить гривенник. Это цена почтовой марки, следовательно, ничто не мешает мне отправить мое письмо Панаберу» (гл. 29, «Франция!»; с. 300).
Однажды в Китае он своих пяти су (в переводе – гривенника) вместе с остальными пожитками лишается, но, оказавшись на территории Российской империи – в Чарджоу, [29] он возвращает себе эту дозволенную сумму: преподнося начальнику вокзала лейтенанту Михаилу Карину экзотический тибетский нож, и принимая от него ответный дар: «Я понимаю вас, – заметил Лаваред, – дарить нож другому неудобно. Но сделаем по нашему обычаю: дайте мне в обмен монету! Мне не много нужно – всего семь копеек, то есть двадцать восемь сантимов» (гл. 25, «Закаспийская железная дорога»; с. 250; заметим, что, значит, тогдашний гривенник был равен не 25 сантимам, а 40).
Совершив кругосветное путешествие за год минус один час (с 25 марта 1891 по 25 марта 1892), герой получает завещанные миллионы и руку любимой.
Эта сюжетная конструкция, делающая неистраченный гривенник в кармане острым совмещением бедности, богатства и досягаемости буквально всего света, могла многое говорить Мандельштаму на рубеже 30-х годов. Тем более, что свое путешествие Лаваред совершает в первый год жизни Мандельштама.
Блеск. В «Мальчике в трамвае» Мандельштама обращает на себя внимание акцент (естественный в стишке для детей) на блеске монетки, подразумеваемом, кстати, и в «Еще далёко…»: как блестящий, так и серебряный гривенники относятся к излюбленному Мандельштамом семантическому полю маленьких, ярких, завораживающе привлекательных существ и предметов, ср. хотя бы строки:
Шестого чувства крохотный придаток Иль ящерицы теменной глазок, Монастыри улиток и створчаток, Мерцающих ресничек говорок («Восьмистишия», 1932).
При этом, в контексте уменьшительного ключика, и гривенник, с его сходным, хотя и не синонимичным, окончанием –ик, обретает, как это часто бывает у Мандельштама, ласкательные обертоны.[30] А звонкость монетки изящно оркестрована держащей всю строку аллитерацией ГРВНН – РБРН – КРМН.
Заметим, что в «Еще далёко…» (1931) фигурирует серебряный гривенник, а в стихотворении, приводимом Дьяконовым (1936) – никелевый. Цвет, конечно, тот же, серебристый, но откуда разница в эпитетах? Имел ли Мандельштам в виду только цвет, каковой он словесно повысил в ценностном ранге, или же и сам металлический состав?
Дело, оказывается, в том, какие гривенники имели хождение в соответствующие исторические моменты. Год написания мандельштамовского стихотворения был в этом отношении переломным.
Первый гривенник (гривна) был выпущен в 1701 году . В царской России чеканился из серебра , весил около 2 г. В послереволюционной России чеканился из серебра 500 пробы в 1921-1931 годах, и из медно-никелевого сплава в 1931-1991 годах. С 1997 года выпускается из латуни . [31]
В 1930 г. была прекращена чеканка серебряных гривенников, и с 1931г. гривенники чеканились из медно-никелевого сплава.[32] В 1935 году никелевым монетам дали другой рисунок, и в таком виде они ходили до 1961 года.[33]
Соблазнительно думать, что в 1931-м году, в кармане у поэта еще водился настоящий, «с раньшего времени», ностальгически полновесный серебряный гривенник, хотя вокруг в ходу были уже медно-никелевые.[34] Тем слаще было его не тратить, а хранить как еще один драгоценный – почти золотой – ключик, еще одну воображаемую гарантию связи с ускользающим миром.
* * *
Как видим, за обманчиво «скромной внешностью» строчки про гривенник серебряный в кармане скрывается многослойный набор смыслов: мелкая, но экзистенциально значащая денежная единица; блестящая маленькая монетка, обладающая огромным, тревожно оберегаемым потенциалом, отечественная, но с захватывающими иностранными и мировыми коннотациями; сокровище бедняка, практически нищего; незаконный, но тем более дорогой пропуск в жизнь, к банному и трамвайному теплу; символический волшебный ключ к кинозрительской, телефонной и транспортной связи с миром Москвы и далее со всем светом; заветный талисман, аккумулировавший память о быте и литературе прошлого.
Гривенник, 1915
Может быть, не «чудовищно», но вполне основательно «уплотненная реальность».
ЛИТЕРАТУРА
Горелик 2006 — Горелик Л. «Таинственное стихотворение “Телефон”» О. Мандельштама// Изв. РАН, Сер. литературы и языка, 65, 2: 49-54.
Горнунг 2008 – М. Б. Горнунг. «Не тот гривенник!»// Он же. Зарницы памяти. М.: Нумизматическая литература. С. 33-35.
Левинг 2005 — Левинг Ю.Pro captu lectoris: Факультет нужных вещей М.Л. Гаспарова// Новое литературное обозрение 73 : 155-162; http://magazines.russ.ru:80/nlo/2005/73/le13.html
Лекманов 2008 — Лекманов О. «Я к воробьям пойду и к репортерам…». Поздний Мандельштам: портрет на газетном фоне// TorontoSlavicQuarterly, 25; http://www.utoronto.ca/tsq/25/lekmanov25.shtml
Лесков 1994 – Лесков Н. Русские демономаны. Повести и рассказы/ Сост. и примеч. А.А. Шелаевой. СПб: Северо-Запад.
Мандельштам 1967 — Мандельштам О. Собр. соч. В 3-х тт./ Под ред. Г.П. Струве и Б.А.Филиппова. Изд. 2-е. Вашингтон: Междунар. лит. содр. Т. 1. Стихотворения.
Мандельштам 1990 — Мандельштам О. Соч. В 2-х тт./ Сост. П. Нерлера; комм. А. Михайлова и П. Нерлера. М.: Худ. лит.
Мандельштам 1994 — Мандельштам О. Собр. соч. в 4-х тт./ Сост. П. Нерлера и А. Никитаева. Т. 3. Стихи и проза 1930-1937. М.: Арт-Бизнес-Центр.
Мандельштам 1995 — Мандельштам О.Полн. собр. стихотворений./ Сост. и прим. А.Г. Меца. СПб: Акад. проект.
Мандельштам 2001 — Мандельштам О.Стихотворения. Проза/ Сост. и комм. М.Л. Гаспарова. М: АСТ; Харьков: Фолио.
Панова 2003 — Панова Л. «Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М.: Языкиславянскойкультуры.
ПостоутенкоК. 2003. Die Geburt des Rubels aus dem Geist des Platonismus// Wiener Slawistischer Almanach 49: 75-91.
Тименчик 1987 — Тименчик Р. К символике трамвая в русской поэзии// Труды по знаковым системам. 21. Тарту: ТГУ. С. 155-163.
Тименчик 1988 — Тименчик Р. К символике телефона в русской поэзии// Труды по знаковым системам. 22. Тарту: ТГУ. С. 135-143.
Цивьян 1991 — Цивьян Ю. Историческая рецепция кино. Кинематограф в России 1896-1930. Рига: Зинатне.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] За обсуждение и подсказки я признателен Г.А. Барабтарло, Михаилу Безродному, Н.А. Богомолову, А.А. Долинину, Юрию Левингу, О. А. Лекманову, А.Л. Осповату, Л. Г. Пановой, Ю.Г. Цивьяну, Дитриху Циммеру и Н.Ю. Чалисовой.
[2] См.Мандельштам 1990: 515, Мандельштам 1995: 585, Мандельштам 2001: 651, Лекманов 2008.
[3] Горелик 2006: 52-54.
[4] Мандельштам 1990, 2: 142.
[5] На эти темы см., например, Панова 2003: 671-672,Левинг 2005 .
[6] О трамвайном топосе см. Тименчик 1987.
[7] Согласно Цивьян 1991 (40-46), в 1910-е годы цена на билет в кино была различной в зависимости от степени «роскошности» кинотеатра и категории «мест». В так наз. «роскошных кинотеатрах центра» расценки колебались от 1 рубля до примерно 30 коп., причем детям и и учащимся делалась 50%-ная скидка (или специально указывалась цена детских мест, в одном случае — 22 коп.). Гривенник же стоили услуги гардероба: «За хранение верхняго платья 10 коп. Снимать верхнее платье не обязательно» (афиша петербургского [кино] театра «Сатурнъ», 1910; Цивьян 1991: 43).
[8] Первые таксофоны (8 кабин) были установлены в Москве в 1903 г.Вызов станции вращением ручки индуктора был возможен только после оплаты разговора. Автомат предназначался для серебряных монет в 10 и 15 коп. (1905 г.). В 1910 г. появился телефонный автомат, который был снабжен счетчиком числа разговоров и предназначался исключительно для медных монет в 5 копеек . В середине 1920 г. в черте города действовали уже 93 телефона-автомата (http://www.mgts.ru/articles/3413/material ).
[9] См. И.М. Дьяконов. Книга воспоминаний. СПб: Европейский Университет, 1995. С. 351
Ср., между прочим, ту же российскую терминологию в гл. 5 «Дара» Набокова (1937) применительно к происходящему в Берлине во второй половине 1920-х:
«Всего гривенник в кармане, и надо решить: позвонить — все равно значило бы лишить себя трамвая, но позвонить впустую, т. е. не попасть на самое Зину (звать ее через мать не допускалось кодексом), и вернуться пешком, было бы чересчур обидно. Рискну. Он вошел в пивную, позвонил…».
Согласно Дитриху Циммеру, немецкому комментатору Набокова, с 1923 г., проезд на берлинском трамвае стоил 15 пфеннигов, то есть к монетке в 10 пфеннигов, на разговорном языке – Groschen, по-набоковски — гривеннику, пришлось бы добавить еще пятак (Sechser) . Звонок из автомата мог стоить 10 пф., а был ли в пивной автомат или обычный телефон, за пользование которым платили хозяину, — отдельный вопрос.
Groschen = 10 pfennig, 1924-1925
[10] В стихотворении А. Липецкого «Пленная молния» (1916), телефон и трамвай перечислялись «в ряду электроновинок» (Тименчик 1987: 137).
[11] К телефонному топосу в одном из комментариев предлагается отнести еще одно место из «Еще далёко…»:
«Целлулоид фильмы воровской – целлулоидный рожок; с его помощью можно было звонить по телефону-автомату, не опуская 15-копеечную (sic! – А. Ж.) монету; сообщено Н.Л. Поболем» (Мандельштам 1990,1: 515; в других изданиях Мандельштама это сомнительное свидетельство не приводится).
[12] Согласно И.Т. Кокореву (1826-1853), в конце 1840-х гг. это была минимальная плата извозчику низшего разряда – ваньке, ср.:
«Не таков извозчик-лихач. Не кочует он по улицам порожняком, не выезжает на промысле ни свет ни заря, не морит себя, стоя до полуночи из-за гривенника» (очерк « Извозчики-лихачи и ваньки», 1849, в его кн.: Москва сороковых годов. М.: Московский рабочий, 1959. С. 16.). В другом его очерке («Мелкая промышленность в Москве») сообщается, что «в обжорном ряду» на Солянке «на десять копеек можно иметь обед из трех блюд», а в семье мелкого частника «последний гривенник употребляется на покупку деревянного масла для лампады перед иконами, на свечку в божией церкви» (Там же, с. 10, 12).
[13] См. Л. А. Мей. Гривенник. Неправдоподобное событие// Проза русских поэтов XIX века/ Сост. А.Л. Осповата. М: Советская Россия, 1982. C. 264-280 (http://az.lib.ru/m/mej_l_a/text_0110.shtml); впервые: «Иллюстрация», 1860, т. 5, No 101, 102, 103, 104; от 7, 14, 21, 28 января, с. 6–7, 21–22, 38, 54.
[14] «Самарская газета», 1896, номер 89, 23 апреля; Полн. собр. соч. в 30-ти тт.. Т. 2. М.: ГИХЛ, 1969. С. 439-442; http://home.mts-nn.ru/~gorky/TEXTS/STORY/PRIM/grvnn_pr.htm .
[15] «Киевская мысль», 1916, номер 101, 10 апреля; Полн. собр. соч. в 30-ти тт. Т. 14. М.: ГИХЛ, 1972. С. 442-453; http://www.maximgorkiy.ru/print-sa-at-2693 .
[16] Соображения, в свете общей семиотики денег, о прото-большевистской разработке в этих рассказах Горького традиционно романтического противопоставления «любовь/деньги» см. Постоутенко 2003: 86-97.
[17] Опубл. посмертно: журнал «Байкал», 1973; http://lib.misto.kiev.ua/IWANOWWS/r_griv.txt.
[18] Возможность говорить о гривеннике как едином архетипическом предмете применительно к культуре 1860-х и 1930-х годов опирается не только на единство слова и место гривенника в системе русских денежных знаков, но и на устойчивость его внешнего облика.
«Монеты достоинством в 10 копеек не меняют своего диаметра на протяжении столетия. Так, 10 копеек времён Николая II , 10 копеек РСФСР 1921 года, а также советские монеты образца 1924, 1931, 1935, 1961 (в том числе и юбилейные обр. 1967 года) и 1991 годов, и даже монеты Российской Федерации обр. 1997 г. (с последующими изменениями) имеют одинаковый диаметр — около 17 мм.» (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%BF%D0%B5%D0%B9%D0%BA%D0%B0 ).
[19] Ср. значительность серебряного гривенника в стихах из романа, написанного добрым знакомым Мандельштама Сергеем Клычковым, «Князь мира» (1928): А и еся на свете царство доброе <…> Закоулочки выложены полтинниками, Четвертаками, пятиалтынниками, А и для простаков мужиков Избы из медных пятаков, Для начальства, купцов да аршинников Из серебряных гривенников…
[20] Ср. еще: С.А. Толстая, «История гривенника. Сказка.» (1910); Б. Житков, очерк «Гривенник» (1938).
[21] Ср. позже, в воронежском стихотворении, тоже, кстати, начинающемся с «Еще не…», прямой выход на «нищенскую» тему:
Еще не умер ты, еще ты не один, Покуда с нищенкой-подругой Ты наслаждаешься величием равнин <…> В роскошной бедности, в могучей нищете Живи <…> И беден тот, кто, сам полуживой, У тени милостыню просит (1937).
[22] «Сюжет рассказа – литературная обработка старинного поверья, изложенного в “Толковом словаре” В.И. Даля: “Неразменный рубль никогда не истощается; сколько ни меняй, ни издерживай его, он всегда при хозяине”» (Лесков 1994: 545; см. также статью НЕРАЗМЕННЫЙ в словаре Даля 2-е изд., т. 2, с. 533).
[23] «Звезда» (Пермь), 1926, 9, 11, 13 и 14 июля; Собр. соч. в 3-х тт. Т. 3. М.: Правда, 1986. С. 346-358; http://www.kulichki.com/moshkow/GOLIKOW/gazeta.txt .
[24] Д’Ивуа – псевдоним, настоящее имя — Paul Charles Philippe Eric Deleutre. В русском издании в качестве автора указан только дl’Ивуа.
[25] О подражаниях этому роману Жюля Верна см. В. Бугров. По следам Филеаса Фогга (http://fandom.rusf.ru/about_fan/bugrov_10_1_2.htm ). Подобным чтивом увлекался, например, юный Жан-Поль Сартр (1905-1980).
«Мать пустилась на поиски книг, которые вернули бы меня моему детству; началось с “розовой библиотеки” ежемесячных сборников волшебных сказок, потом я перешел к “Детям капитана Гранта”, Последнему из могикан”,”Николасу Никильби”, “Пяти су Лавареда”. Излишней уравновешенности Жюля Верна я предпочитал несуразицы Поля д’Ивуа» (Сартр, «Слова», раздел «Читать»;.http://bookz.ru/authors/sartr-jan-pol_/sartrj03/page-4-sartrj03.html ).
[26] Переизданный издательством «Вече» сто лет спустя, перевод 1908 г. снова в продаже (http://www.labirint-shop.ru/books/177160/ ). По книге Шабрийя и Д’Ивуа дважды снимались одноименные фильмы: в 1927 г. режиссером Морисом Шампрё (Champreux), а в 1939 г. — режиссером Морисом Каммажем (Cammage), с Фернанделем в заглавной роли.
[27] Су – медная монетка достоинством в 5 сантимов; пять монеток (возможно, по числу континентов (хотя Австралии и Антарктиды герои не посещают) — эквивалент 25 сантимов.
 |
 |
 |
|
| 25 centimes (= cinq sous), 1903 | 5 centimes (= un sou), 1888 | ||
[28] Жюльверновское условие уложиться в определенный срок дополнено, таким образом, твеновским –обходиться без денег.
[29] Современное русское название города — Туркменабад, туркменское – Türkmenabat, древнее название —Амуль. С конца XV века до 1924 года, а также с 1927 по 1940 годы город был известен как Чарджуй (от персидского چهارجوی – «четыре источника»). В 1924-1927 годах город носил название Ленинск (-Туркменский), затем Чарджоу, в 1992-1999 годах город назывался Чарджев (туркм. Çärjew, Чәрҗев)
(http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D1%83%D1%80%D0%BA%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D0%B0%D0%B1%D0%B0%D0%B4).
[30] Глубинное родство денег и ключа/замка отражено в поговорке: «С гривенки на гривенку ступает, полтиною ворота запирает», приводимой в словаре Даля (статья ГРИВНА; 2-е изд., т. 1, с. 395).
[34] Убедительным свидетельством происшедшего в 1931 г. перелома в восприятии гривенника – может служить еще один рассказ с гривенником в заглавии и эпиграфом из Мандельштама («…И вынул настоящий Он гривенник блестящий») — Горнунг 2008:.
«Держу в руках два “беленьких” гривенника. Один с датой “1930”, а на другом указан 1931-й год. Маленькие монетки, по так называемой лицевой своей стороне почти совсем одинаковые – герб с тогда еще всего шестью лентами, символизировавшими республики, и круговая надпись <…> “Пролетарии всех стран, срединяйтесь!”
Другая сторона <…> была совсем разной. На более старой в обрамлении колосьев указаны лишь номинал — “10 копеек” – и дата. На гривеннике же, что на год моложе, по кругу шла надпись “Союз Советских Социалистических республик”, а в центре была фигура “пролетария”. Почему-то он держал молоток левой рукой, а правой поддерживал щиток, на котором был сокращенно обозначен номинал — “10 коп.”, а над ним мелкими цифрами стояла дата — “1931 г.” <…> Был конец весны или начало лета 193-го года. Мне было <…> уже почти пять лет».
Далее следует рассказ о поездке с отцом на Воробьевы горы, переправе через Москву-реку на лодке и характерной сценке, происшедшей при уплате за перевоз:
«Выбор отца пал на немолодого лодочника, похожего на Льва Толстого <…> Старик <…> довольно угрюмо пробасил, что деньги берет за обоих и сразу <…> Отец <…> вынул гривенник, новенький, с пролетарием-левшой <…> протянул монетку старику, который посмотрел на нее и тут же вернул отцу, мрачно сказав: “Не тот гривенник!”
Отец <…> изумленно спросил <…> ”А что значит не тот?” — “Нам не железо нужно, — отвечал тот, — а металл, серебро, да-с, а это что — железо!” Отец никак не мог придать значения тому, что с выпуском в 1931 году новой мелкой монеты из никелевого сплава закончилась эра серебряной мелочи, возрожденной в годы Нэпа. Как и дореволюционная монета, советская “мелочь” с 1921 по 1930-й была из низкопробного серебра — “билона” , наполовину состоящего из меди. Но все-таки для многих, как и для нашего лодочника, это была вполне достойная монета. И если бы левшу с молотком отчеканили “в серебре”, то вряд ли старик и ему подобные обратили бы внимание на облик новых монет <…> Отец как-то вышел из положения, то ли нашел “серебряный” гривенник, то ли набрал десять копеек “медью”. Но фраза “Не тот гривенник” врезалась у меня в память. И вся эта история вспомнилась особенно отчетливо, когда я совершенно неожиданно наткнулся на строки, приведенные в эпиграфе» (Горнунг 2008: 33-34).
 |
 |
Гривенник 1931 г., описанный М. Б. Горнунгом
Любопытно, что эпиграфом к своему воспоминанию, Горнунг (1926-2009) взял строки из «Мальчика в трамвае» (1926), написанного в год его рождения, когда гривенник блестящий немогмыслиться противопоставленным какому-то другому, не блестящему, а не из «Еще далёко мне до патриарха…», написанного в те же месяцы, что эпизод с лодочником, и, по-видимому, более релевантного по существу. Кстати, отец мемуариста, Б. В. Горнунг (1899-1976), был знакомцем Мандельштама, и следом одной из их совместных прогулок стал дружеский экспромт «У вас в семье нашел опору я…» (1927; опубл. 1990 по архиву Б. В. Горнунга; Мандельштам 1990, 2: 353, 602).
Эту статью в PDF – формате можно смотреть здесь