А. К. Жолковский
…Хемингуэя спросили, как становятся писателем.
– Как становятся писателем? Я думаю, надо любить предложения. Вы любите предложения?
Я как раз люблю предложения. Настолько, что вынес эту цитату на заднюю обложку своего “Эросипеда” – как отзыв.
…Когда негра Симпсона, звезду сначала футбола, а затем рекламы апельсинового сока, судили за жестокое убийство бывшей жены и ее приятеля, и уже чувствовалось, что приговор вынесут оправдательный (адвокаты разыгрывали расовую карту, уверяя к тому же, что такое было бы постаревшему спортсмену не по силам), Катя сказала:
– Yes, he is too famous, too weak and too… black (“Да, он слишком знаменит, слишком слаб и слишком… черен”).
…Однажды летом я в очередной раз приехал в Москву – пожить с папой, по делам, ну и так, погулять. Последнее, впрочем, держалось в рамках, будучи тщательно согласовываемо с папиным расписанием, дневным и ночным сном, плохим слухом и т. п. и одобрительно отслеживаемо лифтершей – толстой, но подвижной пожилой женщиной с типичным для ее профессии острым глазом и, как оказалось, языком. Когда до моего отъезда оставалась неделя, у папы подошло время путевки в Дом творчества композиторов под Ивановом. Последовали хлопоты с вызовом шофера, который отвез бы прямо до места, упаковкой вещей, спуском их и папы на лифте, погрузкой, прощанием, утрясением правил дальнейшей коммуникации. Во всем этом принимали участие мой двоюродный брат с сыном, а внизу к проводам присоединилась и лифтерша. Наконец, папа отбыл, родственники ушли по делам, мы с лифтершей остались одни, и тут она выдала:
– Ну, теперь, я думаю, мы… эта… удвоим?!
Имени ее я, несмотря на инклюзивное “мы”, не знаю, так что экспромт останется анонимным – в соответствии с его общим минимализмом. (Как мы когда-то учили из Есперсена, “Impression is expression through suppression”.)
…Объясняя калифорнийским первокурсникам, изучающим русскую новеллу в переводе, роль афористичного зачина (“Тамань – самый скверный городишко из всех приморских городов России”; “После венчания не было даже легкой закуски”), я решил блеснуть ссылкой на Хемингуэя, но в американской аудитории немного нервничал. Во-первых, потому что забыл, как там сказано про “любить” – like или love, во-вторых, потому, что помнил, что атрибуция этой максимы Хемингуэю столь же шаткая, как формулы “Все мы вышли из гоголевской “Шинели”” Достоевскому.
Все-таки рискнув, я почувствовал, что ударная цитата не пошла. Я стал было ее разъяснять, но тут меня осенило, и я спросил, знают ли они, кто такой Хемингуэй. Из двадцати девяти не знал ни один.
Кстати, sentence – не только “предложение”, но и “приговор”