Я4242ЖМЖМ,

ИЛИ

ФОРМАЛЬНЫЕ КЛЮЧИ К «МАТРОСУ В МОСКВЕ» ПАСТЕРНАКА

 

А. К. Жолковский (USC)

Я увидал его, лишь только С прудов зиме Мигнул каток шестом флагштока И сник во тьме. Был чист каток, и шест был шаток, И у перил, У растаращенных рогаток, Он закурил. Был юн матрос, а ветер — юрок: Напал и сгреб, И вырвал, и задул окурок, И ткнул в сугроб. Как ночь, сукно на нем сидело, Как вольный дух Шатавшихся, как он, без дела Ноябрьских мух. Как право дуть из всех отверстий, Сквозь все — колоть, Как ночь, сидел костюм из шерсти Мешком, не вплоть. И эта шерсть, и шаг неверный, И брюк покрой Трактиром пахли на Галерной, Песком, икрой. Москва казалась сортом щебня, Который шел В размол, на слом, в пучину гребней, На новый мол. Был ветер пьян, — и обдал дрожью: С вина — буян. Взглянул матрос (матрос был тоже, Как ветер, пьян). Угольный дом напомнил чем-то Плавучий дом: За шапкой, вея, дыбил ленты Морской фантом. За ним шаталось, якорь с цепью Ища в дыре,

Соленое великолепье Бортов и рей. Огромный бриг, громадой торса Задрав бока, Всползая и сползая, терся 0б облака. Москва в огнях играла, мерзла, Роился шум, А бриг вздыхал, и штевень ерзал, И ахал трюм. Матрос взлетал и ник, колышим, Смешав в одно Морскую низость с самым высшим, С звездами — дно. Как зверски рявкать надо клетке Такой грудной! Но недоразуменья редки У них с волной. Со стеньг, с гирлянды поднебесий, Почти с планет Горланит пене, перевесясь: “Сегодня нет!” В разгоне свищущих трансмиссий, Едва упав За мыс, кипит опять на мысе Седой рукав. На этом воющем заводе Сирен, валов, Огней и поршней полноводья Не тратят слов. Но в адском лязге передачи Тоски морской Стоят, в карманы руки пряча, Как в мастерской. Чтоб фразе рук не оторвало И первых слов Ремнями хлещущего шквала Не унесло.

 

В недавней статье об этом стихотворении [Жолковский 2012] я ограничился содержательной интерпретацией его сюжета, лексики и тропики, а также переклички с «Двенадцатью» Блока — на фоне непосредственного исторического, биографического и поэтического контекста. Вне поля зрения осталась собственно формальная проблематика: роль избранных автором размера, строфики, жанра и речевого модуса. Об этой стороне текста — «музыке», на которую положено его «содержание», — и пойдет речь.

 

I

«Матрос в Москве» (ММ)[1] написан урегулированным разностопным ямбом — четверостишиями перекрестной рифмовки AbАb, в которых четырехстопные женские строки чередуются с двустопными мужскими: Я4242жмжм. Это очень прозрачная, но сравнительно редкая форма. Специальных работ о ней и ее семантическом ореоле я не нашел и буду опираться на собранный мной корпус примеров – шесть десятков стихотворений (около полутора тысяч строк), написанных за сто с небольшим лет, начиная с Жуковского и Катенина, в том числе такими важными предшественниками Пастернака, как Лермонтов, Фет и Блок, и кончая самим Пастернаком и некоторыми его современниками.

При рассмотрении смыслового потенциала всякой, тем более столь специфичной, стиховой формы релевантен (рассуждая в духе идей, восходящих к [Тарановский 2000 [1963]) как ее органический аспект — ее структурный рисунок, предрасполагающий к тем или иным иконическим интерпретациям, так и аспект конвенциональный, — ее место в поэтической традиции, очерчивающее круг коннотаций, освященных каноном.

Естественные иконические возможности схемы Я42жм определяются броским количественным соотношением длинных нечетных и коротких четных строк, дополнительно усиленным благодаря женским клаузулам в длинных строках.[2] Эта пропорция может служить воплощением оппозиций типа «большое, великое, верхнее, высшее…/ малое, незначительное, нижнее, низменное…» и стилевых окрасок типа «контрастность, парадоксальность; странное, неожиданное, необычное», а сама ее четкость (два к одному — как бы стих и полустишие) и регулярность чередования подобных строк – носителем тем типа «качание, шатание» и натурализующей стилевой установки на рефренность, песенность, мнемоническую простоту.[3]

Что же касается традиции обращений к такой строфике, то они носят троякий характер.

1. Впервые эта схема появляется в балладе Жуковского «Алина и Альсим» (1814; далее сокращенно — Жук), повествовательном, от 3 л.,[4] романтическом тексте (29 восьмистрочных строф, составленных из четверостиший: АbАbСdCd) с трогательным до мелодраматизма сказочным любовным сюжетом и скорбными ламентациями персонажей. Баллады, в частности русские, часто писались разностопным размером, в частности 43, но примененный Жуковским Я42 – скорее исключение, и такой выбор мог быть связан с отличающим этот текст балансированием на грани пафоса и иронии.[5]

Почти одновременно с Жуковским размер Я4242 — использовал П.А. Катенин в балладе «Певец Услад» (Певец Услад любил Всемилу, И счастлив был…; 1817; 8 четверостиший; Кат);

балладна и «средневековая легенда» К. Льдова «Кармелитка» (Луна, как факел, осветила Безмолвный сад…; 1887; 11 четверостиший; Льд);.

в реалистически серьезном нарративном ключе выдержано вступление к поэме К. Павловой «Три души» (1845; Па-Т), начинающееся: В наш век томительного знанья, Корыстных дел Шли три души на испытанья В земной предел; следуют 5 четверостиший, из которых первое — прямая речь от имени Бога (И им рекла Господня воля…), а последнее замыкает рамку в 3-м лице от автора;

у Пастернака этим размером написана одна главка «Лейтенанта Шмидта» — II, 7 (Он тихо шел от пушки к пушке, А даль неслась…; 5 четверостиший; 1926; Паст-Ш).

2. Второй – и более частой — областью применения той же версификационной схемы была начиная с середины XIX в. лирика, преимущественно любовная, иногда медитативная, представленная в основном сравнительно короткими стихотворениями (12-20 строк), но и некоторыми более длинными текстами, иногда с повествовательным или драматическим дискурсом. Таковы:

«Звезды» Баратынского (Мою звезду я знаю, знаю И мой бокал…; 1840) — Бар.;

«Любовь мертвеца» Лермонтова (Пускай холодною землею Засыпан я…; 1841; 5 восьмистрочных строф, составленных из четверостиший, от имени ревнивого покойника) – Лер.;

«Дума» К. Павловой (Хотя усталая, дошла я До полпути…;1843; 11 четверостиший медитативно-реминисцентного характера) – Па-Д;

«Не говори, что сердцу больно От ран чужих…» Н.Ф. Павлова (1853) – Н-П;

2 иронических стихотворения Апухтина (1855): «Отъезд» (Осенний ветер так уныло В полях свистал…; Ап-О) и «Приезд» (Осенний дождь волною грязной Так и мочил…; с подзаголовком «Пародия»; Ап-П);

«Сон» Мятлева (Зачем так скоро прекратился Мой лучший сон?..; 1857) – Мят-С;

5 стихотворений Фета: «Как на черте полночной дали Тот огонек…» (1842; Ф-Как), «Молчали листья, звезды рдели, И в этот час…» (1859; Ф-Мо), «Я повторял : “Когда я буду Богат, богат!”…» (1864; Ф-Ко ), «Одна звезда меж всеми дышит ‎И так дрожит…» (1874; Ф-Од), «Где, средь иного поколенья, Нам мир так пуст…» (1889; Ф-Где);

«Мемфисский жрец» Случевского (Когда я был жрецом Мемфиса Тридцатый год…; 1860; 16 повествовательных четверостиший — практически баллада, богатая сюжетными поворотами, но написанная целиком от 1 л.) — Слу;

«Сказал бы ей… но поневоле Мне речь страшна…» С.А. Андреевского (1878-1885) — Андр;

2 стихотворения Д.М. Ратгауза: «Душе мечтательной и нежной Отрады нет…» (1893; Рат-Д) и «Одиночество» (По обезлиственному саду Один бреду…; 1906; Рат-О);

3 стихотворения Ф. Сологуба: «Суровый друг, ты недоволен, Что я грустна…» (1897; Сол-Сур), «Идти б дорогою свободной, — Да, лих, нельзя…» (1898; Сол-Ид); «Пойми, что гибель неизбежна. Доверься мне…» (1902; Сол-Пойм);

«Я имени тебе не знаю, Не назову…» Брюсова (1900) — Брю;

9 стихотворений Блока, в основном ранних: «Servus– Reginae» (Не призывай. И без призыва Приду во храм…; 1899; Бл-Serv), «Готов ли ты на путь далекий, Добра певец?..» (1899; Бл-Гот), «За краткий сон, что нынче снится, А завтра – нет..»; 1899; Бл-За), «Дитя! Твоим прозрачным словом Я окрылен…» (1899; Бл-Дит) «Теряет берег очертанья. Плыви, челнок!» (1900; Бл-Тер), «31 декабря 1900 года» (И ты, мой юный, мой печальный, Уходишь прочь!..; 1900; Бл-Тер), «Бежим, бежим, дитя свободы, К родной стране!..» (1900; 3 восьмистишия, составленные из четверостиший, с одной сквозной рифмой в 1-м восьмистишии и с четырехстопной строкой в конце: Злым дням — без срока, без числа; квази-драматическое обращение «я» к «ты» сменяется повествованием в 3 л.; Бл-Беж), «Когда-то долгие печали Связали нас…» (1901; Бл-Когд), «Из ничего — фонтаном синим Вдруг брызнул свет…» (1913-1914; с одностопной заключительной строкой: И, всполошив её напрасно, Зачах; Бл-Из);

«Эпитафия» Андрея Белого (В предсмертном холоде застыло Мое лицо…; 1908) — Бел;

2 стихотворения Бальмонта: «Световит» (Мне снится древняя Аркона, Славянский храм…; 1907; 10 четверостиший от 1 л., но в балладно-повествовательном ключе; Бал-Свет) и «Уйтитуда» (Уйти туда, где бьются струи, В знакомый брег…; 1929; Бал-Уйт);

2 стихотворения Ходасевича: отчаянно анти-романтическое, от 1 л., «Утро» (Нет, больше не могу смотреть я Туда, в окно!..; 1916; Хо-Ут) и аналогичное лирико-повествовательное «27 мая 1836 г.» (Оставил дрожки у заставы, Побрел пешком…; несобственно прямая речь героя – Пушкина; 1924, опубл. 1965; Хо-27);

«Не вспоминай с улыбкой милой Страны моей…» Эренбурга (1914) — Эр;

«Безумье — и благоразумье, Позор — и честь…» Цветаевой (1915; 9 автомедитативных четверостиший) — Цв;

«1 Мая» Есенина (Есть музыка, стихи и танцы, Есть ложь и лесть…; 1925; 9 четверостиший в 1 л., но с повествовательными кусками) – Ес.

3. Третья сфера применения схемы — «легкие» стихи: эпиграммы, пародии и шуточные послания на случай, игриво снижающие романтическую приподнятость текстов двух первых типов. Это:

единственный образец пушкинского обращения к такой форме: За Netty сердцем я летаю В Твери, в Москве — И R и О позабываю Для N и W (1828) — Пуш;

поздравительное послание Мятлева Жуковскому по поводу его предстоящего бракосочетания: «Алина и Альсим» (Зачем, зачем вы замолчали Поэт души?..; 1840; 4 четверостишия в ключе одноименной баллады адресата, с несколькими «мятлевскими» варваризмами под рифмой в двустопных строках) – Мят-Ж;

приветствия Фета «Графине А.А. Олсуфьевой при получении от нее гиацинтов» (В смущеньи ум, не свяжешь взглядом, И нем язык…; 1874; Ф-Олс) и «П.И. Чайковскому» (Тому не лестны наши оды, Наш стих родной…;1891; Ф-Чай), его более длинное дружеское послание к И.С. Тургеневу «Хотя по-прежнему зеваю, Степной Тантал…» (1869; 8 четверостиший; Ф-Хо) и шуточный (местами непристойный) отчет М.Н. Лонгинову о невозможности достать ему чернил заказанной иностранной марки «Я был у Кача и Орбека,
Молил, просил…» (1869; Ф-Я);

пародийное «Подражание кн. Вяземскому»Д.И. Минаева «Когда в любви однажды полька Клялася мне…» (1862-1863; 3 восьмистишия, составленные из четверостиший, с эпиграфом из мадригала Вяземского к кн. В.А. Голицыной «17 сентября 1850 г.», написанного строфами Я4442жмжм; Ми-Вя), его же «Первый поцелуй. Элегия (Сюжет взят из одной современной повести)» (имеется в виду повесть К. Бабикова «Захолустье»; Для моциона, после ванны (Жар только спал)…; 1863; Ми-По) и «Ужасный пассаж, или истинное повествование о том, как один господин важного сана обратился в водолаза и что от этого произошло (подражание Ф. Достоевскому)», — длиннейшая ироническая баллада от 1 л. (Однажды я с супругой Анной Почил от дел…; в трех частях — 8+8+7 четверостиший = 92 строки, — пародирующая «Крокодил» Достоевского; 1865; Ми-До);

восьмистрочные эпиграммы (по 2 четверостишия) В.А. Тихонова «Начал ты с “Вестника Европы”, А я — с “Шута”…» (На А.А. Лугового; с одной сквозной рифмой; 1905; Тих) и В.В. Князева «В альбом С.Ю. Витте» (Внимает он привычным ухом Руси протест…; 1906; Кня).

4. Несмотря на содержательные и интонационные различия между тремя ветвями корпуса, очевидны связи между ними и пограничные случаи.

Различие между эпичностью первой группы и лиричностью второй смазывается наличием: балладных текстов, повествуемых от 1 л.; лирических текстов в 3 л. и/или с событийным сюжетом; перволичных ламентаций героев баллад; прямой речи героя баллады о себе и в 1-м, и в 3-м л.;[6] и лирических стихотворений в маске Другого. А отличие «легкой» третьей группы от двух первых основано как раз на общности структуры, подвергаемой ироническому обыгрыванию. Особенно очевидно это в случае откровенных пародий, но заложено уже в самой природе высокого поэтического слога. Как лирические тексты, так и баллады строятся на предельном накале поэтической условности: лирика – на стилизованном преувеличении чувств субъекта, баллады – на невероятности сюжета и эмоций героев; перевод в легкий регистр сводится к обнажению этих гипербол.

II

Роднит три группы и ряд общих мотивов. Перечислим основные изотопии, от типовых поэтических ходов до конкретных деталей и словесных оборотов.

1. Часто речь идет о том или ином чуде, парадоксе, метаморфозе. В балладах это чуть ли не обязательное условие жанра, в лирике – излюбленный гиперболический ход, в легких стихах – естественный прием осмеяния; органическую мотивировку этого ореола «чудесности» можно усмотреть в со-противопоставлении длинных и коротких строк. Примеры:

подделка матерью Алины письма Альсима, приход Альсима к Алине под видом торговца драгоценностями, обнаружение ею своего лица на портрете его любимой (Жук);

загробная ревность мертвеца (Лер);

тотальность молчаливого взаимопонимания влюбленных: Все, что <…> Все что <…> Что чище звезд, пугливей ночи, Страшнее тьмы, Тогда, взглянув друг другу в очи, Сказали мы (Ф-Мо);

грядущее преображение природы: Цветы последние увяли: Побил мороз <…> Но <…> Вот здесь со мной, Цветы задышат прежним летом И резедой (Ф-Где);

волшебная власть над природой: Власть вам дана: Где вы царите так приветно — Всегда весна (Ф-Олс);

полное слияние с гением: Восторг не может и меж нами Терпеть границ (Ф-Чай);

сказочное богатство: Я повторял: «Когда я буду Богат, богат! К твоим серьгам по изумруду – Какой наряд!» <…> Как будто сон овеял райский Нас наяву. В моей руке – какое чудо! – Твоя рука, И на траве два изумруда – Два светляка (Ф-Я);

систематический перевод с куртуазного языка на военный (в pendant к пародируемым строкам Вяземского: Вам делали, княгиня Вера, На караул), например: Когда же коснулся к губкам алым, — Какой афронт! – Как пред бригадным генералом Я стал во фронт (Ми-Вя);

превращение «я» в собаку: И в страшном ужасе, в испуге Сознал в тот час, Что я – не муж своей супруги, А… водолаз! Собачья шерсть, собачья морда… Пропал мой рост <…> Никто не знал, что пес мохнатый – Был человек… (Ми-До);

повышение сакрального ранга «я»: Когда я был жрецом Мемфиса Тридцатый год, Меня пророком Озириса Признал народ. Мне дали жезл и колесницу, Воздвигли храм; Мне дали стражу, дали жрицу — Причли к богам (Слу);

парадоксальные изменения социальных ролей автора и адресата эпиграммы: Я кончил вестником Европы, А ты – шутом! (Тих);

превращение кармелитки в грешницу: «…Ты не монахиня – блудница…» <…> Упали темные одежды, Обнажена, Без покаянья, без надежды Стоит она… (Льд);[7]

мечта о невозможном преображении действительности: Но светлый край далёк отсюда, И где же он?Его приблизит только чудо Иль вещий сон (Сол-Ид);

воображаемый полет с возлюбленной над Нилом: Иль, может, всё в мгновенной смене, И нет имен, И мы с тобой летим, как тени, Как чей-то сон?.. (Брю);

окрыление поэта: Я не таков: пусть буду снами Заворожен, — В мятежный час взмахну крылами И сброшу сон (Бл-За);

провал чуда: И приняла земля родная Своих детей <…> И, поманив их невозможным, Вновь предала Дням быстротечным, дням тревожным, Злым дням — без срока, без числа (Бл-Беж);

колдовской финал: К каким ты нас уводишь чарам, Бог Световит? (Бал-Свет);

парадоксальность лирического «я» : Безумье — и благоразумье, Позор — и честь <…>Всё слишком есть — Во мне. — Все каторжные страсти Свились в одну! — Так в волосах моих — все масти Ведут войну! (Цв);

внезапное виде́ние далекого города: Он видел не толпу над бухтой, А Петербург (Паст-Ш).

2.В согласии с установкой на чудо – настойчивая фиксация на мечтах, снах, бреде, фантазиях, лжи, устремлениях, переходах, побегах и полетах в иное.

Всё поневоле улетаем К мечте своей (Жук);

За Netty сердцем я летаю (Пуш);

Живет, не здесь, в звездах Моэта Душа моя! (Бар);

Что мне сиянье божьей власти И рай святой? Я перенес земные страсти Туда с собой. Ласкаю я мечту родную Везде одну (Лер);

Зачем так скоро прекратился Мой лучший сон? Зачем душе моей вился Так внятно он? Зачем блаженство неземное Мне посулил (Мя-С);

И есть мечта в душе холодной, Одна досель; Но думе детской и бесплодной Предаться мне ль? <…> Но этот сон лежал сначала В груди моей; Но эта вера просияла Мне с первых дней <…> И странен этот мне упорный, Напрасный бред (Па-Д);

«…Восторгам вашим будет слово И власть мечтам…» (Па-Т);

Всю зиму ты встречала гневно Мои мечты <…> Как будто сон овеял райский
Нас наяву (Ф-Я);

Увы, я больше не витаю, Где я витал! У одичалой, непослушной Мечты моей Нет этой поступи воздушной Царицы фей <…> О, приезжай же светлым утром… (Ф-Хо);

На нас напал припадок странный…<…> Потом, как сон, исчезла дева…(Ми-По);

Но не хочу я быть счастливой, Идти к другим (Сол-Су);

Идти б дорогою свободной, — Да лих, нельзя <…> Меня ведёт Моя судьба звериным следом Среди болот(Сол-Ид);

Но я в мечтах тебя ласкаю… И наяву! <…> Но как решить, что в жизни внешней И что во сне? <…>Иль это только бред недавний, Ты не со мной? Иль, может <…> И мы с тобой летим, как тени, Как чей-то сон?.. (Брю);

Не призывай. И без призыва Приду во храм(Бл-Serv);

Всё о бессмертьи в сне далеком Мечты мои (Бл-Тер);

И ты, мой юный, мой печальный, Уходишь прочь! <…> Бреду, как путник запоздалый, За красотой (Бл-31);

За краткий сон, что нынче снится, А завтра – нет. <…> В мятежный час взмахну крылами И сброшу сон (Бл-За);

Бежим, бежим, дитя свободы, К родной стране! <…> Бежим, бежим, дитя природы, Простор — в полях! (Бл-Беж);

Ко мне летят мечты о новом Со всех сторон. Тоской неведомой, но сладкой Вся грудь полна (Бл-Дит);

Готов ли ты на путь далекий <…> Лететь к звезде, что всех прелестней, На склоне лет? (Бл-Гот);

Мне снится древняя Аркона, Славянский храм (Бал-Свет);

Уйти туда <…> Где ярким сном былинной были <…> Уйти — уйти — уйти — в забвенье. В тот вспев святой, Уйти туда — хоть на мгновенье, Хотя мечтой (Бал-Уйт);

Нет, больше не могу смотреть я Туда, в окно! <…> Ни голоса вокруг, ни стука, Всё та же даль… (Хо-Ут);

Оставил дрожки у заставы, Побрел пешком <…>.Недавно ведь мечтал: туда бы, В свои поля! <…> И только к теням застигийским Душа летит. Уж и мечта и жизнь – обуза Не по плечам (Хо-27);

В Париже средь толпы нарядной, В краю родном Блуждаю я с мечтою жадной Лишь об одном (Эр);

Я виртуоз из виртуозов В искусстве лжи <…> Лгу оттого, что по кладби́щам Трава растёт, Лгу оттого, что по кладби́щам Метель метёт <…>И как могу Не лгать, — раз голос мой нежнее, —
Когда я лгу (Цв);

Он тихо шел от пушки к пушке, А даль неслась (Паст-Ш).

3. Частые ориентиры устремленности в иное — звезды, небеса, громы, молнии, тучи.

Мою звезду я знаю, знаю <…> Живет, не здесь, в звездах Моэта Душа моя! Когда-ж <…> Не нужно мне ни звезд небесных, Ни звезд Аи! (Бар);

Зачем блаженство неземное Мне посулил (Мя-С);

Стремился взор в толпе коварной Всегда, везде К той предугаданной, Полярной, Святой звезде (Па-Д);

Одна звезда меж всеми дышит ‎И так дрожит, Она лучом алмазным пышет ‎И говорит:… (Ф-Од);

Молчали листья, звезды рдели, И в этот час С тобой на звезды мы глядели,Они — на нас. Когда всё небо так глядится В живую грудь… (Ф-Мо);

И небо самое кричало Тебе: Ура! (Ми-Вя);

Я ей сказал: «К началу ночи Взойдет звезда…» <…> И, купы звезд в себе качая, Зажегся Нил (Слу);

В лазури звездные кадила Чуть-чуть дрожат… (Льд);

И проливает небо слезы С немых вершин (Рат-О);

И Божий гнев с небес не вержет Своих громов (Сол-Ид);

Узрел ли ты в звезде высокой Красот венец? Лететь к звезде, что всех прелестней, На склоне лет? (Бл-Гот);

Пылают дали небосклона, Есть час громам. Я вижу призрак Световита Меж облаков <…> О, вихри молний нагоняет Тот белый конь <…> И льнет к нетронутому лону, К степям небес <…> И с ним несется небесами Громовый звук (Бал-Свет);

Где ярким сном былинной были Нам громы вдруг Молниеносно тучу взрыли, Как черный луг (Бал-Уйт);

Уж и возвышенным и низким По горло сыт (Хо-27).

4. Естественный фон к снам и звездам образует преимущественно вечерний пейзаж (ночь, тьма, мгла, туман), которому противопоставлен свет (луна, лучи, огоньки, светляки, изумруды, жемчуга, перламутр, серебро, утро, день).

Но эта вера просияла Мне с первых дней <…> Одна б [звезда] стояла беззакатно Над мглой земли. И хоть ищу с любовью тщетной, Хоть мрак глубок, — Сдается мне, что луч заветный Солгать не мог, Что он блеснет над тучей черной Душе в ответ… (Па-Д);

Младую грудь наполню каждой, В краю земном Понятьем правды, чистой жаждой, Живым лучом (Па-Т);

Одна звезда <…> Она лучом алмазным пышет <…>‎ Но мы <…> Чем мы горим, светить готово ‎Во тьме ночей (Ф-Од);

Что чище звезд, пугливей ночи, Страшнее тьмы… (Ф-Мо);

Как на черте полночной дали Тот огонек, <…> И точка трепетного света Моих очей — Тебе печальная примета Моих страстей (Ф-Как);

И только этот вечер майский <…> И на траве два изумруда – Два светляка (Ф-Я);
И замирает вдохновенье В могильной мгле <…> О, приезжай же светлым утром, Когда наш сад С востока убран перламутром, Как грот наяд (Ф-Хо);

И застилал туман чужую Черту земли (Ап-О);

Смотрели грустно так и лужи, И улиц тьма (Ап-П);

Я эту ночь лишь вспомню только – Вся кровь в огне <…> Я помню сад и вечер лета Далеких мест (Ми-Вя);

Вкруг нас легло молчанье гроба И царство тьмы… <…> Себе не веря, я у шкапа Огня ищу, И вот моя собачья лапа Зажгла свечу <…> Жена проснулась в полумраке… (Ми-До);

Когда, молясь, она стояла У алтаря И красным светом обливала Ее заря; Когда, склонив свои ресницы, И вся в огне. <…> Заря, кончаясь, трепетала И умерла, А ночь с востока набегала — Пышна, светла И, купы звезд в себе качая, Зажегся Нил <…> Горела кровь огнем желанья, — Я изнывал. Зажглась румяная денница, И ночь прошла (Слу);

Луна, как факел, осветила Безмолвный сад (Льд);

Покрыта мглою безучастья Скрижаль годов (Рат-Д);

О, в чем же светлом скорбь потонет Души моей?Кто к счастью светлый путь укажет, Откроет рай? (Рат-О);

Но светлый край далёк отсюда, И где же он?(Сол-Ид);

Привет тебе, привет прощальный Шлю в эту ночь <…> Я за тобою, гость случайный, Как прежде — в ночь (Бл-31);

Здесь недоступны неба своды Сквозь дым и прах!<…> Бегут навстречу солнца, мая, Свободных дней (Бл-Беж);

И вечер гас. Хладели руки, Среди огней Мы шли… (Бл-Ког);

Земля мертва, земля уныла, — Вдали – рассвет (Бл-Гот);

Из ничего — фонтаном синим Вдруг брызнул свет . Мы головы наверх закинем — Его уж нет, Рассыпался над чёрной далью Златым пучком <…> Зеленый, желтый, синий, красный — Вся ночь в лучах… (Бл-Из);

Пылают дали небосклона, Есть час громам. Я вижу призрак Световита Меж облаков <…> Он бросил алую Аркону, Туман завес <…> Славянский мир объят пожаром, Душа горит (Бал-Свет);

…Как луч в дивующемся слухе, Разъял все тьмы. Где ярким сном былинной были Нам громы вдруг Молниеносно тучу взрыли, Как черный луг. Из тучевого луга книзу, Решив: “Пора!”, Метнули злата в божью ризу И серебра (Бал-Уйт);

«Утро» (Хо-Ут);

Я видел праздник, праздник мая — И поражен <…> Куда пойдешь, кому расскажешь <…> Что в солнечной купались пряже Балаханы? (Ес).

5. В метеорологическом плане тьме соответствуют холод, мороз, стужа, зима, осень, метель, ветер, контрастом к которым служат тепло, огонь, весна, лето.

Пускай холодною землею Засыпан я <…> Твои слова текут пылая По мне огнем (Лер);

Цветы последние увяли: Побил мороз <…> Но знаю, в воздухе нагретом <…> Цветы задышат прежним летом И резедой (Ф-Где);

Где вы царите так приветно — Всегда весна (Ф-Олс);

Всю зиму ты встречала гневно Мои мечты. И только этот вечер майский… (Ф-Я);

Не спеют розы жемчугами, А бьет мороз (Ф-Хо);

Осенний ветер так уныло В полях свистал (Ап-О);

Осенний грустный ветер стонет Среди ветвей (Рат-О);

Мой путь лежит в степи холодной; Иду, скользя(Сол-Ид);

В предсмертном холоде застыло Мое лицо (Бел);

Где звук жужжанья первой мухи В конце зимы <…> Разъял все тьмы (Бал-Уйт);

Лгу оттого, что по кладби́щам Метель метёт(Цв).

6. Излюбленная декорация — реальный или метафорический водный пейзаж: стихия, струи, дождь, волны, шквалы, ладьи, челны, берег.

Осенний дождь волною грязной Так и мочил <…> И как-то сжалися от стужи Кругом дома (Ап-П);

Клянусь! Клянусь бессмертным Фтою, — Широкий Нил, Такой красы своей волною Ты не поил!.. <…> И, купы звезд в себе качая, Зажегся Нил (Слу);

Проходит время, и… он в Лету Свободы бух!.. (Кня);

Теряет берег очертанья. Плыви, челнок! Плыви вперед без содроганья — Мой сон глубок. Его покоя не нарушит Громада волн, Когда со стоном вниз обрушит На утлый челн. В тумане чистом и глубоком, Челнок, плыви (Бл-Тер).

А в душу просится украдкой Страстей волна (Бл-Дит);

Уйти туда, где бьются струи, В знакомый брег (Бал-Уйт);

И вот, стругая воду, будто Стальной терпуг <…> Назад! Зачем соваться под нос, Под дождь помой? (Паст-Ш).

7. Личность героев представлена, прежде всего, душой, глазами, губами (примеров множество, и их опускаю), но также сердцем, грудью, руками, крыльями и одеждой.

Зачем, зачем вы разорвали Союз сердец? <…> Что пользы в платье золотое Себя рядить? <…> Алины сердце покорилось Судьбе своей; Супругу ж то, что сохранилось От сердца ей <…> Алине руку на прощанье Он подает: Она берет ее в молчанье И к сердцу жмет <…> Он [муж] задрожал И им во грудь в одно мгновенье Вонзил кинжал <…> «За что ж рука твоя пронзила Алине грудь?» <…> Повсюду вслед за ним влачится Алины тень; Обагрена кровавым током Вся грудь ея (Жук);

Не говори, что сердцу больно От ран чужих (Н.П);

Коснется ль чуждое дыханье Твоих ланит, Моя душа в немом страданье Вся задрожит (Лер);

О том, что было сердцу мило, Умолкла грусть <…> Но этот сон лежал сначала В груди моей (Па-Д);

Младую грудь наполню каждой, В краю земном Понятьем правды, чистой жаждой, Живым лучом (Па-Т);

Когда всё небо так глядится В живую грудь, Как в этой груди затаится Хоть что-нибудь? (Ф-Мо);

В моей руке – какое чудо! – Твоя рука (Ф-Я);

Мои опущенные руки По швам лежат <…> Где посадила сердце это Ты под арест <…> И сделал ей, как честный воин, Под козырек (Ми-Вя);

Смотрю и вижу – над поляной Мелькнул капот <…> (И грудь, волнуя, поднимает Ее капот.) (Ми-По);

Хотел рукой схватить злодея, Чтоб не кусал <…> И вот моя собачья лапа Зажгла свечу <…> Когда ж на грудь хотел я рыло Склонить к жене (Ми-До);

Но я признал, блестя в короне, С жезлом в руке… (Слу);

Трепещет грудь под рясой черной, Раскрыт клобук, И четки змейкою проворной Ползут из рук Над ней раздалися проклятья И звон оков<…> Упали темные одежды, Обнажена (Льд);

В мятежный час взмахну крылами И сброшу сон (Бл-За);

И вечер гас. Хладели руки <…> О, если б вновь живую руку Прижать к губам! (Бл-Ког);

Тоской неведомой, но сладкой Вся грудь полна (Бл-Дит);

От нежного боа на шее… (Цв);

Чтоб я припал к груди раскрытой Земли моей! (Эр);

Ну как тут в сердце гимн не высечь, Не впасть как в дрожь? (Ес).

8. Частые проявления романтического начала — вино, опьянение, застолье, пир, чаша.

Мою звезду я знаю, знаю И мой бокал Я наливаю, наливаю, Как наливал <…> Живет, не здесь, в звездах Моэта Душа моя! (Бар);

Так пусть надолго музы наши Хранят певца И он кипит, как пена в чаше И в нас сердца! (Ф-Чай);

Во славу нимф и Аполлона Устроим пир <…> Когда остудим пеной винной Мы тук тельца <…> Не хватит сил допить стакана — Хоть разолью! (Ф-Хо);

Боюсь, что в кубке расплеснется Мое вино. А между тем — кругом молчанье, — Мой кубок пуст (Бл-31);

И рог с вином им брошен в храме (Бал-Свет);

Гуляли, пели сорок тысяч И пили тож <…> Мы пили за здоровье нефти И за гостей. И, первый мой бокал вздымая, Одним кивком Я выпил в этот праздник мая За Совнарком. Второй бокал, чтоб так, не очень Вдрезину лечь, Я выпил гордо за рабочих Под чью-то речь. И третий мой бокал я выпил <…> Пей, сердце! <…> Вот потому я пил четвертый Лишь за себя (Ес).

9. Повышено авторефлексивное внимание к слову, письму, стиху, пению и вообще искусству, часто в соотношении с молчанием, тайной, тишиной, невыразимостью. Уже в балладе Жуковского огромную роль играет контраст между подделанным матерью письменным документом:

И ей читать Она дает письмо Альсима. Его черты: Прости; другая мной любима; Свободна ты…

и молчаливым, после долгих ретардаций, предъявлением Алине ее портрета, написанного Альсимом:

«Что пользы! Горя нам словами Не утолить» <…> Алине молча, как убитый, Он подает Парчою досканец обвитый, Сам слезы льет <…> И в ком бы сердце не смутилось?.. Ее портрет.

Ср. еще:

Будь молчалива, как могилы, Кто ни страдай <…> Перетолкует всё от скуки Безбожный свет (Н-П);

Моя душа в немом страданье Вся задрожит. Случится ль, шепчешь засыпая Ты о другом, Твои слова текут пылая По мне огнем <…> Ты мертвецу, святыней слова, Обручена. Увы, твой страх, твои моленья К чему оне? (Лер);

Зачем, зачем вы замолчали Поэт души? Охотно бы мы вам сказали: «Пиши, пиши!» Коль все прекрасно, живописно В стихах у вас! Запойте же вы присно, присно! Еще хоть раз (Мят-Ж);

Сдается мне, что луч заветный Солгать не мог (Па-Д);

И им рекла Господня воля: «<…> Восторгам вашим будет слово И власть мечтам <…> Да не винит ваш ропот лживый Любовь мою». И на заветное призванье… (Па-Т);

Не ищем мы и нам не нужно ‎Ни клятв, ни слов (Ф-О);

Молчали листья, звезды рдели <…> И в этот час Как в этой груди затаится Хоть что-нибудь? Всё <…> Тогда, взглянув друг другу в очи, Сказали мы (Ф-Мо);

В смущеньи ум, не свяжешь взглядом, И нем язык (Ф-Олс);

Тому не лестны наши оды, Наш стих родной, Кому гремели антиподы Такой хвалой. Но, потрясенный весь струнами Его цевниц <…> Так пусть надолго музы наши Хранят певца (Ф- Чай);

В лугах поэзии зарями Из тайных слез Не спеют розы жемчугами, А бьет мороз. И замирает вдохновенье В могильной мгле <…> Найду начальный стих пэана Я в честь твою (Ф-Хо);

Когда в любви однажды полька Клялася мне <…> Команды нежной чую звуки <…> И небо самое кричало Тебе: Ура! (Ми-Вя);

В ветвях гремел певцов пернатых Звенящий хор <…> Я вижу даму – страстно, громко <…> Раскрыть не смея в то мгновенье Горячих уст, Я <…> Она поет – лицо пылает, Она поет! <…> И в поцелуй благоуханный Без слов слились (Ми-По)

Вкруг нас легло молчанье гроба <…> Хотел я крикнуть что есть мочи, И… и не мог. Застигнут новой неудачей, Я начал выть И только громкий лай собачий Мог испустить <…> Напрасно ей хотел сказать я, Что я — не пес <…> О, Достоевский Федор! Ты хоть Мне б здесь помог!.. Хоть ты воспой мои несчастья!.. Прошу с мольбой… Смотри: раскрыл собачью пасть я Перед тобой. Зато (недаром водолазом Я начал выть) Могу меж псов «Эпоху» разом Распространить (Ми-До);

Раз, службу в храме совершая, Устав молчать… (Слу);

Писал ты, не жалея жопы, А я — шутя. Мы извели бумаги стопы, С тобой потом… (Тих);

И пишет он единым духом Свой манифест… (Кня);

Но, вместо страстного объятья, Сердечных слов, Над ней раздалися проклятья И звон оков <…> И услыхала кармелитка: “Замуровать!” <…> И скрылась тайна в темной нише, Исчез тайник, И замирал всё тише, тише Предсмертный крик (Льд);

Сказал бы ей… но поневоле Мне речь страшна: Боюсь, что слово скажет боле, Чем шепот сна <…> И почему коснеют губы, Когда я с ней? Признанья в ветреные годы Я делал вмиг; От той уверенной свободы Отстал язык (Андр);

Покрыта мглою безучастья Скрижаль годов, И глохнет зов: явись, о счастье! — Напрасный зов! (Рат-Д);

Кто сердцу ноющему скажет: Люби, желай! В ответ мне слышатся угрозы:Навек один!.. И проливает небо слезы С немых вершин (Рат-О);

Ты молчалив, ты вечно болен, — И я больна <…> Перед тобой в немом томленьи Сгораю я (Сол-Сур);

Я имени тебе не знаю, Не назову. Но я в мечтах тебя ласкаю… И наяву! <…> Иль, может, всё в мгновенной смене, И нет имен (Брю);

Не призывай. И без призыва Приду во храм. Склонюсь главою молчаливо К твоим ногам. И буду слушать приказанья И робко ждать (Бл-Ser);

Дитя! Твоим прозрачным словом Я окрылен (Бл-Дит);

Готов ли ты с прощальной песней Покинуть свет…? (Бл-Гот);

Рыдайте, сорванные струны Души моей! (Бел);

Где, под ногой хрустя, валежник Пропел стихом <…> Где ярким сном былинной были <…> Уйти — уйти — уйти — в забвенье. В тот вспев святой… (Бал-Уйт);

Ни голоса вокруг, ни стука… (Хо-Ут);

Умолкни, Парка. Полно, Муза! Довольно вам! (Хо-27);

Я виртуоз из виртуозов В искусстве лжи <…> Лгу оттого, что <…> От жеста и стиха — для жеста И для стиха! (Цв);

Есть музыка, стихи и танцы, Есть ложь и лесть… Пускай меня бранят за стансы — В них правда есть <…> Куда пойдешь, кому расскажешь На чье-то «хны», Что <…> Ну как тут в сердце гимн не высечь <…> Стихи! стихи! Не очень лефте! Простей! Простей! <…> Я выпил гордо за рабочих Под чью-то речь (Ес);

Он тихо шел от пушки к пушке (Паст-Ш).

10. Метатекстуальный мотив сочетается с подчеркнутой эмоциональностью лексики и синтаксиса, обилием эмфатических вопросов, восклицаний, императивов, призывов, тостов, иногда с усилительными повторами.

Зачем, зачем вы разорвали…? <…> Вам розно быть! вы им сказали <…> Что пользы…? <…> Что жребия страшней такого? И льзя ли жить? <…> Однажды… о! как свет коварен!.. <…> Но как же дни свои смиренно Ведет она! <…> Ах! если потерял, что мило, Как жалок он! <…> Как было сладко любоваться Им в день сто раз! <…> Но ах! от сердца то, что мило, Кто оторвет? <…> Какой предмет! И в ком бы сердце не смутилось?.. (Жук);

Какая в том тебе утрата, Какой подрыв, Что…? (Н-П);

Когда-ж коснутся уст прелестных Уста мои, — Не нужно мне ни звезд небесных, Ни звезд Аи! (Бар);

Пускай холодною землею Засыпан я, О друг! <…> Что мне сиянье божьей власти И рай святой? <…> Увы, твой страх, твои моленья К чему оне? (Лер);

Зачем так скоро прекратился Мой лучший сон? Зачем душе моей явился Так внятно он?Зачем <…>? (Мят-С);

Зачем, зачем вы замолчали Поэт души? Охотно бы мы вам сказали: «Пиши, пиши!» Коль все прекрасно, живописно В стихах у вас! Запойте же вы присно, присно! Еще хоть раз (Мят-Ж);

Но думе детской и бесплодной Предаться мне ль? <…> Когда мне грех терять напрасно Остатки сил! (Па-Д);

Когда всё небо так глядится В живую грудь, Как в этой груди затаится
Хоть что-нибудь? (Ф-Мо);

Где, средь иного поколенья, Нам мир так пуст… (Ф-Где);

Так пусть надолго музы наши Хранят певца…! (Ф-Чай);

Я повторял: «Когда я буду Богат, богат! К твоим серьгам по изумруду – Какой наряд!» <…> В моей руке – какое чудо! – Твоя рука (Ф-Я);

Увы, я больше не витаю, Где я витал! <…> О, приезжай же светлым утром (Ф-Хо);

Теперь, о Клио, понимаю, Как их ебли! <…>Но яд чернил к душе поэта Не подноси! (Ф-Я);
Я эту ночь лишь вспомню только – Вся кровь в огне <…> Когда же коснулся к губкам алым, — Какой афронт! <…> И небо самое кричало Тебе: Ура! (Ми-Вя);

О, кто ты, кто ты, незнакомка? Кто ты, жена? (Ми-По);

Испуган случаем той ночи (Он был жесток!) <…> Ужель мне жребий дан проклятый На целый век? Ужель продлится долго прихоть Твоя, о рок?О, Достоевский Федор! Ты хоть Мне б здесь помог!..

Хоть ты воспой мои несчастья!.. (Ми-До);

Клянусь! Клянусь бессмертным Фтою, — Широкий Нил, Такой красы своей волною Ты не поил!.. (Слу);

Я кончил вестником Европы, А ты – шутом! (Тих);

Проходит время, и… он в Лету Свободы бух!.. (Кня);

“Покайся, грешная черница! <…> Твой грех открыт! <…> И услыхала кармелитка: “Замуровать!” (Льд);

Откуда робость? Почему бы Не быть храбрей? И почему коснеют губы, Когда я с ней? (Андр);

Что может дать ей свет мятежный, Ничтожный свет? <…> И глохнет зов: явись, о счастье! — Напрасный зов! (Рат-Д);

О, в чем же светлом скорбь потонет Души моей? Кто к счастью светлый путь укажет, Откроет рай? Кто сердцу ноющему скажет: Люби, желай! В ответ мне слышатся угрозы: Навек один!.. (Рат-О);

Идти б дорогою свободной, — Да, лих, нельзя <…> Но светлый край далёк отсюда, И где же он? (Сол-Ид);

Пойми, что гибель неизбежна. Доверься мне И успокойся безмятежно В последнем сне. В безумстве дни твои сгорели, Но что тужить! (Сол-Пойм);

Но как решить, что в жизни внешней И что во сне? <…> Иль это только бред недавний, Ты не со мной? (Брю);

Теряет берег очертанья. Плыви, челнок! (Бл-Тер);

И ты, мой юный, мой печальный, Уходишь прочь! (Бл-31);

Бежим, бежим, дитя свободы, К родной стране! Я верен голосу природы, Будь верен мне! (Бл-Беж);

О, если б вновь живую руку Прижать к губам! (Бл-Ког);

Готов ли ты на путь далекий, Добра певец? Узрел ли ты <…>? Готов ли ты <…>? Готовься в путь! Близка могила, — Спеши, поэт! (Бл-Гот);

Рыдайте, сорванные струны Души моей! (Бел);

К каким ты нас уводишь чарам, Бог Световит? (Бал-Свет);

Уйти туда, где бьются струи <…> Где <…> Где <…> Где <…> Где <…> Где <…>Уйти — уйти — уйти — в забвенье. В тот вспев святой, Уйти туда — хоть на мгновенье, Хотя мечтой (Бал-Уйт);

Нет, больше не могу смотреть я Туда, в окно! О, это горькое предсмертье, — К чему оно? <…> Как нежно в нашем переулке Желтеет клен! (Хо-Ут);

… туда бы, В свои поля! <…> Умолкни, Парка. Полно, Муза! Довольно вам! (Хо-27);

Всё, что наводит на раздумье, Всё слишком есть <…> Все <…> Так в волосах моих — все масти <…> Я знаю весь любовный шёпот, — Ах, наизусть! — Мой двадцатидвухлетний опыт — Сплошная грусть! <…> Что ни скажи! — <…> И как могу Не лгать — раз голос мой нежнее, — Когда я лгу… (Цв);

Не вспоминай с улыбкой милой <…> Иль на сегодня ты забыла, Что я еврей? <…> Чтоб было стерто и забыто, Что я еврей, Чтоб я припал к груди раскрытой Земли моей! (Эр);

Куда пойдешь, кому расскажешь <…>? Ну как тут в сердце гимн не высечь, Не впасть как в дрожь? <…> Стихи! стихи! Не очень лефте! Простей! Простей! <…> Мы пили за <…> Я выпил <…> За Совнарком <…> Я выпил гордо за рабочих <…> За то, чтоб <…> Пей, сердце! <…> Вот потому я пил четвертый Лишь за себя (Ес);

Но что могло напомнить юность? Неужто сброд <…> Назад! Зачем соваться под нос, Под дождь помой? Утратят ли боеспособность…? (Паст-Ш).

Эмфатические интонации перемежаются более спокойными, но потенциально драматичными конструкциями с когда, однажды, вдруг, с тех пор. А при анафорическом нагнетании и сама повествовательность возгоняется до высокого эмоционального градуса (ср. интенсивные когда и где в предыдущей группе примеров).

Когда случится, жизни в цвете, Сказать душой: <…> Однажды <…> Но все по-прежнему <…> Однажды, приуныв, Алина Сидела; вдруг… <…> С тех пор, как я все то, что льстило, В нем погубил <…> Вдруг входит муж <…> Убийца с той поры томится И ночь и день(Жук);

Где, средь иного поколенья, Нам мир так пуст… (Ф-Где);

О, приезжай же светлым утром, Когда наш сад <…> Когда остудим пеной винной Мы тук тельца (Ф-Хо);

Когда края отчизны милой Я покидал (Ап-О);

Когда к клячонке безобразной Я подходил (Ап-П).

Когда в любви однажды полька Клялася мне <…> Где посадила сердце это Ты под арест <…> Когда же коснулся к губкам алым… (Ми-Вя);

Однажды я с супругой Анной Почил от дел <…> Вдруг клоп <…> И вот моя собачья лапа <…> Когда ж на грудь хотел я рыло Склонить к жене <…> На пятый день меня поймали (Ми-До);

Когда я был жрецом Мемфиса Тридцатый год <…> Когда, молясь, она стояла <…> Когда, склонив свои ресницы <…> Раз, службу в храме совершая, Устав молчать <…> Тогда, назавтра, в жертву мщенью, Я, как пророк… (Слу);

Когда-то долгие печали Связали нас. Тогда мы <…> Теперь – за ту младую муку Я жизнь отдам… (Бл-Ког).

11. Установкам на словесную экспрессию и чудо вторит пристрастие к варваризмам, этнографическим и собственным именам, возвышенной, архаической, экзотической, терминологической и иной орнаментальной лексике, проецирующей текст в некий особый план.

Алина, Альсим, монастырь святой Ирины, армянин, рубин, коралл, кинжал (Жук);

бокал, Моэт, Аи (Бар);

Netty, Тверь, Москва, R,О,N, W(Пуш);

ланит (Лер);

присно, присно, Avec des pleurs, Rempli de fleurs, Votre beaute, Felicite (Мят-Ж);

Полярной, Святой звезде (Па-Д);

рекла Господня воля (Па-Т);

антиподы; струны цевниц, музы (Ф-Чай);

Степной Тантал, царица фей, корнеплодное растенье, перламутр, нимфы, Аполлон, стих пэана (Ф-Хо);

Я был у Кача и Орбека, Plessy, Коммуна, прусский, французский, Клио, Plessy (Ф-Я);

полька, команда, руки по швам, арест, я деве рёк, под козырек, афронт, бригадный генерал, стал во фронт, ура (Ми-Вя);

моцион, ванна, сигара из гаванны (Ми-По);

(собака-)водолаз, шерсть, лапа, хвост, конура, пасть, Достоевский Федор, «Эпоха» (Ми-До);

жрец Мемфиса, пророк Озириса, жезл, колесница, храм, жрица, ланиты, Фта, Нил, алтарь, кадить, корона, денница (Слу);

«Вестник Европы» (Тих);

Русь, манифест, Лета (Кня); Кармелитка, ряса, клобук, четки, грешная черница, монахиня, блудница, грех, пергаментный свиток (Льд);

Нил (Брю);

Servus– Reginae, храм, иго (Бл-Serv);

утлый челн (Бл-Тер);

Аркона, храм, призрак Световита, святая свита, рог с вином, лук, славянский мир, чары (Бал-Свет);

брег, подснежник, крутоем, валежник, злато, божья риза, вспев (Бал-Уйт);

предсмертье (Хо-Ут);

застигийские тени, Парка, Муза (Хо-27);

виртуоз из виртуозов, автомобиль, шелка, боа (Цв);

Париж, еврей (Эр);

стансы, праздник мая, чье-то «хны», Балаханы, лефить (не очень лефте!), бокал, Совнарком, в дрезину, хан (Ес);

пушки, терпуг, бухта, Петербург, гальюн, боеспособность, «Синоп», «Чесма» (вдвойне собственные имена!).

12. Иногда повествовательная перспектива задается фиксацией почтительного внимания на неком третьем лице, вводимом либо с указанием его имени собственного или профессии, либо с местоименной анонимностью (он, она); отчужденное описание может затем сменяться прямым обращением к загадочному персонажу.

Купца к ней вводит армянина Ее супруг <…> Товары перед ней открывши, Купец молчит <…> Он, взор потупя, разбирает Жемчуг, алмаз; Подносит молча; но вздыхает Он каждый раз. Блистала красота младая В его чертах <…> Но часто, часто он вздыхает И глубоко. Что (мыслит) он такой унылый? Чем огорчен? <…> Алине молча, как убитый, Он подает Парчою досканец обвитый, Сам слезы льет (Жук);

Когда, молясь, она стояла У алтаря И красным светом обливала Ее заря. Когда, склонив свои ресницы, И вся в огне, Она по долгу первой жрицы Кадила мне… Я долго думал: царь по власти, Я господин <…> Но я признал <…> Свой приговор в ее поклоне, В моей тоске (Слу).

В ограде звякнула калитка, Шуршит сирень, И молодая кармелитка Скользит, как тень. Трепещет грудь под рясой черной, Раскрыт клобук… (Льд);

Я шел, но вот, Смотрю и вижу – над поляной Мелькнул капот. Я вижу даму – страстно, громко Поет она (Ми-По);

Я вижу призрак Световита Меж облаков, Кругом него — святая свита Родных богов. Он на коне — и слишком знает Восторг погонь <…> Он бросил алую Аркону <…> И льнет к нетронутому лону <…> Он позабыл священность красных Заклятых стен <…> К каким ты нас уводишь чарам, Бог Световит?(Бал- Свет);

Он тихо шел от пушки к пушке <…> Он шел под взглядами опухших, Голодных глаз <…> Он видел не толпу над бухтой, А Петербург… (Паст-Ш).[8]

В нашем корпусе нарратив такого типа представлен относительно редко, поскольку многие повествовательные сюжеты даны от 1 л. (Лер, Па-Д, Ф-Я, Ми-Вя, Ми-До, Слу, Ес), но для балладного стиля он достаточно характерен. Сошлюсь на два текста, написанных отчасти сходными размерами: Я4343жмжм (Блок, «Митинг», 1905) и Я4242мммм (Сологуб, «Блаженство в жизни только раз, Безумный путь…»; квази-баллада на евангельскую тему – о метаморфозе Савла в Павла; 8 четверостиший;1908):

Он говорил умно и резко, И тусклые зрачки <…> А снизу устремлялись взоры От многих тысяч глаз <…> Его движенья были верны, И голос был суров <…> Он знал всему предел <…> Но те, внизу, не понимали <…> И человек упал на плиты С разбитой головой <…> И были строги и спокойны Открытые зрачки;

Едва надменный Савл вступил На путь в Дамаск, Уж он во власти нежных сил И жгучих ласк. Его глаза слепит огонь Небесных нег, И стройно-тонкая ладонь Бела, как снег. Над ним возник свирельный плач В пыланьи дня: «Жестокий Савл! о злой палач, Люби меня!».

Намеченный круг тем в известной мере предварителен. В качестве отдельных могли бы быть рассмотрены и некоторые другие повторяющиеся мотивы (любовь, страсть, цветы, далекий путь, звуки, тени, кровь, могила), отразившиеся в нашей классификации лишь окказионально. И, конечно, в стороне остались многочисленные стихи, структурно и тематически родственные нашему корпусу, но написанные «соседними» размерами.[9]

Сам же кластер инвариантов оказался очень узнаваемым — стандартно романтическим. Его клишированность можно связать с заостренной контрастностью схемы Я4242жмжм, по-видимому, располагающей к обнажению риторики, причем как в легких, так и в серьезных текстах. Тем поразительнее, сколь полно этот кластер представлен в ММ, — разумеется, в иных, типично пастернаковских поворотах.[10]

1. Чудо, метаморфоза –центральный троп ММ: превращение пьяного матроса в воображаемый бриг, в одного из братающихся с морской стихией членов его экипажа, в некий завод и в одного из его рабочих, а также в поэта, alterego автора.

2. Мечтам, снам, бреду соответствует серия:

Трактиром пахли на Галерной, Песком, икрой <…> Москва казалась сортом щебня <…> Угольный дом напомнил чем-то Плавучий дом: За шапкой, вея, дыбил ленты Морской фантом.

3 Звездно-небесный мотив:

Огромный бриг <…> Всползая и сползая, терся Об облака <…> Матрос взлетал и ник, колышим, Смешав в одно Морскую низость с самым высшим, С звездами – дно <…> Со стеньг, с гирлянды поднебесий, Почти с планет…

4. Оппозициятьма/свет:

Мигнул каток шестом флагштока И сник во тьме <…> Как ночь, сукно на нем сидело <…> Как ночь, сидел костюм из шерсти…

5. Ветер как один из лейтмотивов ММ иллюстраций не требует. Представлены также зима, снег, холод и в противовес им огонь, тепло:

С прудов зиме Мигнул каток <…> Был чист каток <…> И вырвал, и задул окурок, И ткнул в сугроб <…> Шатавшихся, как он, без дела Ноябрьских мух <…> Москва в огнях играла, мерзла <…> кипит опять на мысе Седой рукав. На этом воющем заводе <…> Огней и поршней полноводья…

6. Еще один ведущий мотив – маринистский (в том же коде выдержано и Паст-Ш). В ММ не исключено и влияние «Decrescendo» Анненского (написанного в «соседнем» размере, см. Примеч. 9), где есть и индустриальный «железный» мотив, ср.:

Из тучи с тучей в безумном споре Родится шквал <…> То, как железный, он канет в бездны И роет муть, То, бык могучий, нацелит тучи Хвостом хлестнуть <…> А вслед из пастей за ним стозевный И рёв и гам… То, как железный, он канет в бездны И роет муть…[11]

и

Роился шум <…> В разгоне свищущих трансмиссий <…> Огней и поршней полноводья <…> Но в адском лязге передачи… (ММ).

7. Одежда, грудь, руки:

Как ночь, сукно на нем сидело <…> Как ночь, сидел костюм из шерсти Мешком, не вплоть. И эта шерсть, и шаг неверный, И брюк покрой <…> За шапкой, вея, дыбил ленты <…> Как зверски рявкать надо клетке Такой грудной! <…> Стоят, в карманы руки пряча, Как в мастерской. Чтоб фразе рук не оторвало…

8. Опьянение:

И эта шерсть, и шаг неверный <…> Был ветер пьян, — и обдал дрожью: С вина — буян. Взглянул матрос (матрос был тоже, Как ветер, пьян).

9. Метатекстуальность:

Как зверски рявкать надо клетке Такой грудной! <…> На этом воющем заводе <…> Не тратят слов <…> Чтоб фразе рук не оторвало И первых слов Ремнями хлещущего шквала Не унесло.

10. Повествовательность и эмфазы:

Я видал его лишь только <…>А бриг вздыхал, и штевень ерзал, И ахал трюм <…> Как зверски <…> Такой грудной! <…> Горланит <…>: “Сегодня нет!”

11. Орнаментальная лексика, в частности морская и индустриальная:

Каток, шест, флагшток, рогатки, ноябрьские мухи, трактир, Галерная, щебень, мол, фантом, якорь с цепью, борта, реи, бриг, торс, штевень, трюм, стеньги, трансмиссии, сирены, валы, поршни, лязг передачи, ремни, шквал.

12. Введение героя (матроса, превращающегося в бриг и его торс…) в 3-м лице:

Я увидал его, лишь только <…> Он закурил. Был юн матрос <…> Как ночь, сукно на нем сидело <…> Взглянул матрос (матрос был тоже, Как ветер, пьян) <…>. За шапкой, вея, дыбил ленты Морской фантом. За ним шаталось <…> Соленое великолепье Бортов и рей. Огромный бриг, громадой торса <…> А бриг вздыхал <…> Матрос взлетал и ник, колышим…

В этом отношении ММ интересно соотносится с жанровыми параметрами корпуса. Начиная с книги «Поверх барьеров» (1929), ММ включается в раздел «Эпические мотивы». Однако собственно эпическая его составляющая невелика, сводясь к лицезрению перволичным субъектом пьяного матроса (Я увидал его, как только…), а весь последующий сюжет носит сугубо лирический характер – это серия метаморфоз, совершающихся на уровне тропов. Тем самым ММ совмещает — оригинальным образом — черты балладных и лирических текстов. Повествовательные обычно написаны либо в 1 л., и тогда «я» является одним из героев, либо в 3 л. Исключения составляют «Певец Услад» (см. Примеч. 6) и «Световит» Бальмонта, начинающийся в 1 л., а потом целиком переключающийся на третьеличного персонажа; но даже и тут в финале осторожно — в качестве не называемого вопрошателя — опять проглядывает лирический субъект:

Мне снится древняя Аркона <…> Я вижу призрак Световита <…> Он на коне — и слишком знает <…> К каким ты нас уводишь чарам, Бог Световит? (Бал-Свет).

Пастернак в ММ не только не возвращается к начальному «я», но и вводит это «я» подчеркнуто повествовательным образом, — ср. его сов. вид прош. вр. (увидал) с наст. вр. у Бальмонта (мне снится; я вижу).[12]

В отличие от бальмонтовского героя, пастернаковский – не бог, а неказистый матросик (правда, мутирующий по ходу сюжета в нечто большее). Этой неказистостью героя ММ перекликается с комической частью корпуса. До смеха дело не доходит, но нарочитое снижение, с вероятной опорой на пародийные квази-баллады, налицо. Ср., хотя бы трактовку одежды и груди и речи героя в ММ (см. выше, в 7) и, скажем, у Минаева:

Смотрю и вижу – над поляной Мелькнул капот <…> (И грудь, волнуя, поднимает Ее капот.) (Ми-По); Застигнут новой неудачей, Я начал выть И только громкий лай собачий Мог испустить (Ми-По).

* * *

Таков примерный круг «музыкальных» возможностей, предлагаемых традицией рифмованного Я4242жмжм и более или менее сознательно использованных автором ММ. Грубо говоря, основной стиховой ход Пастернака состоит в том, что возвышенно-романтический ореол этого размера по-футуристически остраняется благодаря активизации его шуточно-пародийного потенциала.

Стоит бегло назвать вероятные интонационные подтексты, лежащие за пределами рассмотренного корпуса.[13] Это уже упомянутые «Обвал» Пушкина и «Decrescendo» Анненского, а также блоковский «Митинг», в котором с ММ сходны: сюжетный контекст (революционный), герой (оратор на митинге) и повествовательная перспектива («он», — правда, вводимый без помощи «я»). «Митинг», в свою очередь, восходит к английской традиции, в первую очередь «Балладе Редингской тюрьмы» Уайльда, а в дальней перспективе – к маринистской (!) «Поэме о старом моряке» Кольриджа (переведенной Гумилевым в 1919 г.).

Вопрос же о музыкальных ключах в буквальном смысле слова остается открытым. Об очевидной рефренности, как бы песенности, данного размера речь уже заходила. Вне него ММ перекликается – благодаря ряду тематических, словесных и ритмико-синтаксических сходств — со знаменитым в свое время стихотворением Виктора Гофмана «Летний бал» (1905; Я4444жмжм)[14]:

Был тихий вечер, вечер бала, Был летний бал меж темных лип <…> Был тихий вальс, был вальс певучий, И много лиц, и много встреч <…> Река казалась изваяньем Иль отражением небес, Едва живым воспоминаньем Его ликующих чудес. Был алый блеск на склонах тучи <…> Был вальс, призывный и певучий, Светло овеянный мечтой. Был тихий вальс меж лип старинных…

Но вальс тут, конечно, чисто словесный, а не ритмический. Подзаголовок статьи [Жолковский 2012] гласил: «Матросский танец Пастернака», однако ни на русское «Яблочко», ни на европейский матлот ритм ММ не похож. Что будем делать, Боря?

 

ЛИТЕРАТУРА

Вишневский К.Д. 1976. Закон ритмического соответствия в разностопных строфах // Проблемы стиховедения / Ред. М.Л. Гаспаров и др. Ереван: ЕрГУ. С. 41–50.

Жолковский А. К. 2012. «Чтоб фразе рук не оторвало…»: матросский танец Пастернака // Звезда, 2012, 2: 215–228.

Тарановский К. 2000 [1963]. О взаимоотношении стихотворного ритма и тематики // Тарановский К. О поэзии и поэтике. М.: Языки русской культуры. С. 272–403.

Томашевский Б. В. 1990 [1958]. Строфика Пушкина // Томашевский Б. В. Пушкин: Работы разных лет. М.: Книга. С. 288-483.

Frank István 1966. Répertoire métrique de la poésie des troubadours. V. 2. Paris: Librairie Honoré Champion.

Martinon Philippe 1912. Les strophes. Étude historique et critique sur les formes de la poésie lyrique en France depuis la Renaissance. Paris: H. Champion.