Можем уронить
На самой заре перестройки в Америку приехал известный поэт-переводчик З. Тщательно разработанный маршрут постоев у знакомых-эмигрантов должен был своим чередом привести его в Лос-Анджелес, но он внезапно переменил рейс, сообщил об этом своим сантамоникским хозяевам в последний момент, и они не могли его встретить. Они попросили меня съездить за ним в аэропорт и «подержать» его у нас с Ольгой до вечера.
В аэропорту я легко выделил его из толпы несоветских пассажиров и вскоре понял, с каким человеком имею дело.
– Я вас не знаю. Почему не приехали такие-то? Они обещали меня встретить!
– Они ждали вас вечером…
– Я решил прилететь поскорее. В Чикаго холодно. Как вы меня узнали? По фотографии в книгах?
– Нет, но у нас есть свои методы…
По дороге я изложил ему план действий: он побудет у нас, поест; мы, к сожалению, должны сделать кое-какие дела, но он может отдохнуть на веранде или погулять вдоль океана; а вечером, когда его знакомые вернутся с работы, мы как раз поедем на некий вечерний семинар и по дороге забросим его к ним. Но столь скромный церемониал приема не удовлетворил З., который требовал поминутного внимания.
Он начал с того, что придрался к поданной еде – его жена готовит иначе, лучше. Он не отпускал Ольгу готовиться к предстоящему докладу – неужели ей не интереснее с ним? Он стал проситься на семинар – все-таки, он имеет некоторое отношение к русской литературе?! Он требовал звонить к его знакомым на работу, чтобы поторопить их… Я, как мог, парировал его претензии.
– Нет, – сказал он обиженным тоном. – Я вижу, меня здесь плохо принимают. А ведь я могу в любой момент улететь в Сан-Франциско, где друзья будут носить меня на руках.
Мое терпение начало иссякать.
– Вы знаете, – я назвал его по имени отчеству, – мы тоже посильно стараемся вас качать, но если вы будете брыкаться, можем нечаянно уронить.
Не помню в точности, что он ответил, но предупреждения он явно не услышал. Между тем, я решил, что оно будет последним.
Поскольку Ольга, извинившись, все-таки ушла готовиться, он вцепился в меня.
– А вы чем занимаетесь?
– Преподаю русскую литературу в университете.
– И поэзию тоже?
– Случается.
– Ну, а вот такие стихи вы знаете?
Захлебываясь, он прочел несколько строф.
– Не знаю.
– Как же так, профессор русской литературы, специалист, а стихов не знаете?
Не брыкаться он просто не мог. Это становилось забавно.
– Ну, у вас несколько наивные представления о нашей профессии. Специалист не может, да и не стремится, знать всего написанного. Но он, разумеется, должен уметь разобраться в любом предложенном ему тексте, даже если не знает его наперед, – датировать его, атрибутировать и т. д.
– И что же вы, как специалист, можете сказать об услышанном стихотворении?
Драма неотвратимо близилась к развязке, и тем приятнее было растянуть удовольствие.
– Прочтите, если не трудно, еще раз.
Он не заставил себя просить – стихи ему явно нравились.
– Что же скажет специалист?
– Ну, что можно сказать? Стихи в гражданском, оттепельном духе, грамотные, прогрессивные, но вполне стандартные; написаны где-то между 57-м и 63-м годом. Размер и рифмовка традиционные. Что касается авторства, то однозначная атрибуция невозможна, ввиду неоригинальности стиля. Это, конечно, могли бы быть какие-нибудь из менее удачных стихов К., но его я знаю довольно хорошо, это не его. Значит, так. Если мы согласимся, что К. – поэт второго ряда, то это стихи третьестепенного поэта – эпигона К., типичные для рубежа 60-х годов, незнакомство с которыми простительно.
К его чести, до него дошло. Остаток дня он был молчалив, а назавтра даже извинился перед Ольгой.