Вячеслав Курицын
[…] Появившаяся два с лишним года назад книга Александра Жолковского “НРЗБ” спровоцировала несколько отзывов — от язвительно-уничтожающих до очень даже хвалебных, но все мнения касались только текста книги, в то время как прочтение ее без выхода в контекст практически неизбежно оказывается крайне поверхностным. Есть такая задачка: тебе рисуют на бумаге квадрат из девяти точек. три ровных ряда по три точки в каждом, и предлагают соединить все девять точек четырьмя линиями, ни разу не оторвав карандаша от бумаги. Задача неразрешима, пока вы чертите линии внутри квадрата (“в тексте”), но легко сдается, если вы вышли за пределы квадрата. Собственно, можно возразить, что учитывать контекст необходимо при восприятии абсолютно любого текста: это так, конечно, лишь с тем отличием, что книга Жолковского, как и многие другие постмодернистские проекты, отчетливо строится прежде всего как жест контекстуальный, как штрих в образе автора, как стратегическое высказывание. Как дискурсивный ход.
Сюжет творческой судьбы Жолковского — бродячий сюжет литературоведения и культурологии последних десятилетий: дрейф от фиксированно структуралистских к размыто постструктуралистским практикам. Один из символов структурализма, Ролан Барт, пришел в конце концов к сочинению эссеизированных фрагментов под вывеской “дневника” и “словаря”. Убежденный структуралист Лотман признал в последней книге необходимость описывать каждый объект на нескольких языках одновременно*. В постструктуралистской методике “интертекстуальности” работают сегодня начинавший в структуральной среде М. Ямпольский и тот же Жолковский. Именно “НРЗБ” интересна тем, что это редкий пример достаточно логизированной культурологической эссеистики, закамуфлированной под “наивную” художественную прозу.
Для многих рассказов книги характерен мотив верного, еще не фиксированного, только намеченного касания (с жизнью, с мыслью, с сущностью). Вот эпизод: дипломница Нина О. приходит на консультацию домой к профессору 3., и они проводят ночь на диване, где, однако, только разговаривают, пьют коньяк и чуть-чуть целуются, а с открытием метро Нина исчезает. Невоплощенность, непроизошедшесть, ущербность сюжета, которая через полгода довольно неубедительно разрешится телеграммой: “ПОМНЮ И ВСЕГДА БУДУ ПОМНИТЬ ЭТУ НОЧЬ БЛАГОДАРЮ ВАС ЦЕЛУЮ ЦЕЛУЮ ЦЕЛУЮ НИНА”. Эта Нина ассоциируется у профессора с детской влюбленностью в другую Нину, “с которой у него была романтическая дачная любовь на заре туманной юности”. Эффект Тамары из “Других берегов”: приближение к телесной любви, но остановка о полушаге ради особого рода памяти с посасыванием под ложечкой и головокружением (рассказ называется “В сторону Пруста”).
Или — рассказ “Змей Горыныч”, высокая блондинка, переходящая бульвар. “0ни почти поравнялись, когда у нее подвернулся каблук; оно неловко припала на одну ногу и как бы оттуда, снизу, посмотрела на него с извиняющейся улыбкой, которая вызвала его ответную, вероятнее всего, дурацкую”.
Та же история: зародыш чувства. Предчувствие чувства, начало чувства, чудо всякого начала, взгляд, скользнувший, коснувшийся и рассеявшийся. Несостоявшееся состоялось надежнее и прочнее: ни одна капля не упала, чувство не скомпрометировано всегда грубой реализацией. Первые недели любви, слишком свежая память о времени, когда еще не произошло, когда произошедшее и происходящее еще перепутано с непроизошедшим. Праздник неполной воплощенности, еле-явленности вещей, сохраняющих печать своей до-бытийственности. Чистое касание с жизнью. Счастье — не в обладании, а в касании, в котором и обладание предусмотрено, и возможность отказа от него. Структуральнейший структуралист Жолковский написал книгу как бы прозы, местами-таки упивающейся своей нефиксированностью-нефокусированностью. Почти двадцать лет назад Жолковский и его соавтор профессор Щ. сообщали, что “к числу тем, подвергаемых КОНКР через ПВ относятся также такие, как “пафос”, “остранение”, “осмеяние”, и ряд других специфических для художественного мироощущения и закрепленных в устоявшихся жанрах, формах и конструкциях. Их КОНКР часто осуществляется не через элементарные ПВ, а через фигуры**”. Теперь профессор 3. кайфует, обнаруживая себя в состоянии тотальной сомнительности: в полудреме (между сном и явью), в самолете (между небом и землей), между Нью-Йорком и Лос-Анжелесом, “где-то посередине между полуднем и полуночью” (рассказ “Посвящается С.”). Суперсхемы и строгие вычисления сменились текстами, в которых зыбкость ощущений усугубляется нежеланием проявлять элементарную школьную технику: держать сюжет, закруглять смыслы, не говоря уж о четкости психологических мотивировок. От тотальной систематизации — к радикальной плывучести смыслов. Четверть века назад Жолковский и Щ. Писали: “Неуловимое “чуть-чуть”, просвечивающее в сравнениях и метафорах, лишь “стоит на плечах” многоэтажного, возведенного с точным художественным расчетом здания структуры и представляет собой лишь ее завершение, ее последние шаги или “штрихи””. Тогда предметом интереса было “многоэтажное здание”, поводом для удовольствия — изощренность описания. Архитектура задним числом. Теперь в центре внимания — “неуловимое чуть-чуть”.
Может быть даже интереснее, чем культурологический, психологический момент этого перехода. Не просто голая наивно-романтическая тоска по “чуть-чуть”, а представления, что ли, о структурной справедливости. Человек, показавший высший пилотаж в проектировании многоэтажного здания, считает, что после этого грандиозного труда какое-то несчастное “чуть-чуть” само должно отдаться, само упасть в объятия объяснившему все скрытые от глаза подробности и принципы организации. Как бы пришло время признания — не со стороны, понятно, коллег, а со стороны вот этих подробностей мира.
Мотив невозможности овладеть кочует у Жолковского из текста в текст. Профессор 3. умеет все: царя в мире математических выкладок, он способен и “в жизни” на авантюры, которые так нравятся, допустим, красивым женщинам и всему остальному, что имеется в ввиду под “чуть-чуть”. Но даже после этого женщины продолжают настаивать на своем праве быть недоступными, а мир — утекать сквозь пальцы.
Тут и кстати вспомнить, что структуралисткая истина никогда не была до конца редукционистской (хотя в отдельных работах отдельных авторов могла, особенно в героический период, обольщаться такими претензиями), всегда была истиной локальной: она не исчерпывала мир, а обогащала его новой “линией”, вчитывала в готовый текст еще один вариант сюжета. Сергей Зенкин справедливо пишет, что едва ли не на первом месте стояла у структуралистов красота концепции. “Структуралист, выстраивая модель текста, вступает с ним в соперничество: его отношение к своему предмету — не идолопоклонническое, а спортивно-состязательное”***. А Абрам Моль, страстный пропагандист компьютерного мышления, сообщал, тем не менее, что “творческое воображение питается… богатством вариаций в гораздо большей мере, чем стремлением к верному воспроизведению того или иного аспекта действительности””****.
Такое отношение к предмету, к модели, к концепции стало возможно после осознания культурой новейшего времени вероятностности мира. Концепция перестала быть чем-то, имеющим в виду соответствие реальности (о чем у нас еще будет повод поговорить). Реальность множественна, и случайное ее состояние, доступное в какой-то момент наблюдателю, не более “действительно”, чем любое другое. Конкретный текст или судьба — лишь реализованный “здесь и сейчас” вариант, но “там и тогда”, при малейшем изменении координаты, реализована другая вероятность; кроме того, у нас нет никаких оснований считать менее реальными и варианты “нереализованные”, сама категория реализованности как бы не очень надежна.
Так, в рассказе “Аристокастратка” профессор 3, читает непонятно кем сочиненную статью о Зощенко, написанную как бы с фрейдистских позиций. Предложенная неизвестным автором концепция оказывается, в конце концов, вполне допустимым вариантом интерпретации — совершенно вне зависимости от истинности (точно так же, как фрейдизм, вне зависимости от истинности же, спокойно себе существует как нормальный, равный в правах с любыми иными, дискурс) […]
————————-
* Ю. Лотман. Культура и взрыв. М., 1992, с. 10.
**А.Жолковский, Ю.Щеглов. Математика в искусство, М., 1976, с. 187.
*** С/3, или Трактат о щегольстве (Литературное обозрение, 1991, № 10, с. 38).
****А.Моль, В.Фукс. М.Кассер. Искусство в ЭВМ. М., 1975, с. 110.